Начало конца
Прославленная своей железной дисциплиной германская армия—этот могучий оплот железного кулака империализма,—начинает поддаваться гипнозу революции.
«Железная дисциплина» начинает хромать. Все чаще и чаще наблюдаются нарушения германскими солдатами того, что внушено им, как «долг перед родиной и кайзером».
«Дейче Тагесцейтунг» —консервативная газета, которая не так давно пела хвалебные песни мощи и величию «геройской, несокрушимой» армии, теперь с прискорбием замечает, что «дух дисциплины сильно подорван в армии».
Плачась на эту тему та же газета выражает недоумение, находя, что мнение в «честном» немецком обществе уже не согласны с положением, будто бы в чинопочитании выражается дух войска.
«Среди молодежи особенно сильно сказывается невнимательное и равнодушное отношение, проявляющееся в недостаточном чинопочитании и плохой военной выправке, и направленное на то, чтобы подорвать авторитет нашего войска... Опыт показывает, что начальству часто мешают оказывать должное воздействие на подчиненных, нарушивших дисциплину».
«Дейче Тагесцейтунг» принужден признать с еще большим прискорбием, что, наблюдая случаи нарушения военной дисциплины, публика зачастую становится на сторону солдат, «виновных» в подобных «проступках».
«Стоит только офицеру заговорить с каким-либо нижним чином на улице, как прохожие считают своим долгом остановиться. Если здесь касается выговора, то толпа почти регулярно принимает сторону подчиненного.
Не говоря уже о том, что офицеру, благодаря этому, часто бывает невозможно выполнить свой долг, поддержка публики и раздающиеся из среды ее призывы возбуждающего свойства часто толкают подчиненного на такого рода действия, которые превращают невинный повод в преступление, влекущее за собою тяжелую кару».
Факт говорит за себя. Если консервативная немецкая печать заметила зловещие для нее признаки разложения армии, то не трудно нарисовать картину того, что наблюдается в действительности.
Немецкий солдат устал воевать. Державшаяся одной дисциплиной армия, представлявшая собою бездушную слепую массу, прозрела. Ее так много таскали по свету, ей так много пришлось повидать, что казенная инертность превратилась в живую силу, затлевшую в глубине души громадного тела. Перекидываясь с фронта на фронт, немецкий солдат уносил каждый раз с собою смутные, неясные впечатления, которые, суммируясь в его душе, приоткрыли его глаза, он стал сознавать подлую сущность кровавой мировой бойни; душа ею озарилась светом с востока. Вместе с заревом революционного пожара из России долетели до него отзвуки рушащегося старого уклада жизни, и гордый призыв освобождающегося человека.
В немецком солдате проснулся человек, забитый шпицрутенами дисциплины, превращенный в тупое животное без воли и и желаний, немецкий солдат вдруг приобрел способность сознательно отнестись к своей роли. Искра самосознания, вспыхнувшая в душе, неизменно должна была вызвать протест по отношению к укладу жизни, превратившей человека в животное.
Началось пробуждение человека.
Началось и разложение армии,— той силы, на которую опирался германский имперализм—«самый прочный» и самый зловещий для дела революции.
Для империализма это—начало конца.
Для нас—это начало окончательнаго торжества.
Л. Кормчий.
Известия Вологодского губ. исполкома раб., крест. (красноарм.) деп. 1918 № 151, 20 (7) июля
Доклад т. Бухарина о жизни в Германии и Австрии
На заседании Московского Совета 16 июля товарищ Бухарин, только что вернувшийся из Германии, ознакомил собрание с борьбой трудящихся против буржуазии Германии.
„Экономическое положение Германии после четырехлетней мировой бойни уже подорвано. Снабжение промышленности сырьем идет туго, машины поизносились, ибо заменять их другими нет возможности. Продовольственный вопрос лишь незначительно улучшился, добавочная порция хлебных запасов, которые были получены Германией при захвате Украины, ей не помогли. Германия принуждена заменить хлеб различными суррогатами, назначение которых заменить сытость хлеба. Чай делается их каких-то переваров. Табак из сухих листьев. Сапоги выделываются из древесины. Веревки из бумаги. Все это даст Германии возможность соблюдать экономию и не умереть с голоду, окруженной со всех сторон врагами.
У нас в России сложилось мнение, что „сильнее кошки зверя нет“, что Германия—очень сильная страна по своей военной мощи. Но это неправда.
На Западном фронте германцам не удается выбить французов прежде, чем на помощь Франции не подоспеют свежие человеческие тела из Англии и, в особенности, из Америки.
Среди армии идет полное разложение. Командный состав в постоянном столкновении с солдатами. Ударит хлыстиком офицер солдата, а тот поднимает всю роту против него. Сейчас в Германии, в рабочих массах, происходит, правда медленное, накопление сил для революционного взрыва. Рабочие начинают вооружаться. Рабочие начинают понимать, что стачка недостаточное средство борьбы. Военнопленные, возвращающийся из России служат прекрасными агитаторами. Их рассказы в трактирах собирают весь околодок, и расходясь после митинга рабочие восторженно восклицают: „большевики хорошие ребята". Некоторые видные революционеры заявляют, что если Германия начнет войну против России, то они пойдут на всякое отчаянное средство, ради помощи социалистической России.
В Австрии не то: там революция уже началась. Там голод не стучится в дверь; он валит уже многих с ног. Вся Венгрия заражена революцией русского рабочего. Ее рабочие выдвигают тоже требование — рабочего контроля, что и русский рабочий.
Моя поездка в Германию — заканчивает свой доклад товарищ Бухарин—заставила меня вынести твердое впечатление о неизбежной победе революционного класса во всех уголках Европы.
„Больше веры в себя, товарищи рабочие, победившие в России".
Северная коммуна 1918 № 044, 18 июля
Еще по теме
| 