Последние дни Харькова
Как сообщают «Ранн. Утру», еще 7 апреля вечером, в Харькове говорили, что немцы подходят со стороны Люботина и находятся уже в нескольких часах.
Часов около 11 вечера 7 апреля в городе послышался отдаленный гул одиночных орудийных выстрелов. Около 12 часов ночи выстрелы прекратились,—большевики взрывали железнодорожный путь.
***
В московской «Правде» помещен разговор по прямому проводу представителя комиссариата путей сообщения о занятии германцами станции Нерепы в 24 верстах от Харькова и об отчаянном положении последнего.
"По-видимому, - заявили из ставки, - Харьков в настоящее время занят неприятелем".
По сообщению ставки, тяжелым ударом для эвакуации Харькова явилось прекращение движения на участке Лихая— Царицын, на который, как на обходный выход, возлагались все надежды.
***
Та же «Правда» сообщает:
«Харьков пал. Рабочие рудокопы Донецкого бассейна ведут отчаянную борьбу». Дальше идет ставшее трафаретом для советской печати обвинение рабочих меньшевиков паровозостроительного завода, оставшихся в Харькове и якобы мешавших вывозу металлов".
Цитадель мировой революции
(Из поездки в Харьков)
В одной из местных большевистских газет Харьков был назван «цитаделью мировой революции».
Харьков — столица самостоятельной республики Донецкого и Криворожского бассейна (сокращенно «Кривдонбас»), и местные Хлестаковы революции не жалели перьев и чернил для самовосхваления и словесного устрашения врага внутреннего (рабочих) и внешнего — приближающихся гайдамаков и немцев.
По городу сновала красная кавалерия на жалких конягах, экстренно мчались автомобили.
Ходили слухи, что на Холодной Горе расставлена артиллерия, а вокзал и станция фаршированы пулеметами. Готовился жаркий бой.
Приезжали даже высокие особы — Камков, Штейнберг, Карелин—эти «изменники революция и паяцы социализма», как там левые эсеры окрещены большевиками.
«Известиями Юга» призвавшие массы к священной войне, они проследовали в Таганрог для организации «Цекуки» (Центр. Исп. Ком. Украйны).
Но... Харьков пал и пал раньше, чем можно было думать. Оборона его не удалась и в этом повинны исключительно местные «Кривдонбасы».
С одной стороны—беспрерывная воинственность, болтовня без всякой организационной работы, угрозы расстрелом всем, всем, всем. Болтовня чисто крыленковская, которую рабочие и воспринимали, как таковую.
С другой—одновременно трогательные заботы о своих особах. Эвакуация особ началась недели за три до падения Харькова.
«Отступали» (ведь большевики иногда не бегут, а «отступают») в Воронеж, Самару, обеспечивши себя наличностью Государственного банка, которая своевременно была вывезена.
Вот в связи с этой эвакуацией и всей этой шумихой и произошла эмансипация харьковских рабочих от большевизма. На первый приказ о всеобщей мобилизации рабочих откликнулись буквально единицы и десятки. Это очень печально, но это не мешало большевикам кричать об энтузиазме и пр.
Характерная деталь: на паровозостроительном заводе рабочие спрашивали меня:
«Правда ли, что во время наступления немцев Питер представлял из себя вооруженный лагерь пролетариев, что сотни тысяч встали под ружье по первому призыву большевиков».
Итак, масса не отозвалась и не проявила желания защищать «социальное отечество».
И вот в дальнейшем развертывается типичная картина борьбы большевиков с рабочими.
Им вздумалось эвакуировать управление жел. дорог и крупнейшие заводы — Паровозостроительный, Гельферих Саде, Электротехнический, - эвакуировать при разбитых дорогах огромные учреждения с массой рабочих. Совершенно очевидно, что эта «эвакуация» свелась бы к разрушению предприятий и приумножению армии безработных.
И все заводские собрания высказались против эвакуации и отказались выдать с заводов ответственные части, станки.
Большевистские власти, конечно, приступили к репрессиям: разгону собраний, аресту меньшевиков, и местный сатрап Артем пригрозил эвакуацией вооруженной силой.
Большевики не хотели отдать немцам медные части и пр. Но на территории «Кривдонбаса» на южных заводах лежат миллионы пудов сортового железа и их вывозят разве что спекулянты.
На примере Харькова особенно наглядно видна вся их неумная демагогия и плачевные результаты их тактики по отношению к пролетариату.
А. Лежнев.
Дело народа 1918, № 016 (11 апр. (29 марта)). - 1918.
У Белгорода
«Известиям» телеграфируют из Курска:
«В Белгороде аппараты сняты; телефон не работает. Город бомбардируется со стороны городского леса. В районах, прилегающих к Курску, широко организуются крестьянские партизанские отряды; руководителей у них нет; винтовок мало.
Эвакуации шосткенского порохового завода препятствует местное население. Между ним и советскими войсками происходят столкновения».
На украинском фронте
Официальное сообщение Украинской советской республики от 8 апреля:
«В курском направлении после упорных боев противник занял ст. Годня.
В Глуховском направлении передовые отряды переправились через Сейм.
Под Ворожбой разведка обнаружила неприятеля.
В направлении к хутору Знаменскому—без перемен. В районе новозыбковском, противник производил разведки. Разведки советских войск подходили на 3—4 версты к Глухову и Могилеву.
5-го апреля в деревне Пейдровичи поляки задержали передовые заставы советских войск, понеся большие потери от ответного пулеметного огня. Ночью русские отошли на 3 версты от Нейдровичи. Бой продолжался.
Под натиском советских войск контрреволюционеры в Шостке сдались.
В курском направлении за обладание Годней бои велись целый день. Противник приближается к Белгороду. Упорные бои идут на линии Мельня—Годня—Сумы-Люботин — Кочубеевка — Екатеринослав—Кривой Рог и далее к берегу Буга. Результаты еще не выяснены.» («Рустель»).
Дело народа 1918, № 015 (10 апр. (28 марта)). - 1918.
Четверг, 11-го апреля.
По сообщениям вечерних газет, вчера в Смоленске открылась конференция представителей Великороссии и Малороссии для заключения мира.
По статье 6-ой, навязанного нам в Брест-Литовске грабительского мира, мы вынуждены сесть за один стол с предателями нашего великого дела, мы вынуждены обсуждать условия мирного договора между двумя братскими народами и нам придется заключать мир с народом, с которым мы никогда не воевали.
Начиная с первого своего шага и до сего дня, Голубовичи, Петлюры, Грушевские и прочие Иуды-предатели из Киевской буржуазной рады не переставали продавать и предавать не только рабочих и крестьян Украины, но попутно они предавали дело рабочих и крестьян Советской России, красной Финляндии и др. областей Федеративной Республики.
С первого своего шага они, нагло обманывая свой трудовой народ, играли на националистических струнках темной массы, с первых своих дней они играли на руку германским хищникам, которым не было никакого дела до того, что Великороссие и Украина больше 200 лет составляют одно целое тело; что их интересы так переплелись и срослись, что делить малороссов и великороссов на две национальности представляется невыполнимой задачей, является преступлением.
И сейчас за спинами этих предателей и авантюристов, не постеснявшихся ввести в пределы своей земли чужеземные войска для упрочения своей власти, не постеснявшихся отдать свою страну на поток и разграбление—и сейчас за их спинами виднеются фигуры Кюльмапов, Черниных и Гинденбургов, и сейчас эти „самостийные" украинцы являются только послушным орудием в руках берлинских и венских дипломатов.
Мы не питали иллюзий относительно „благих" намерений украинской буржуазии; мы знали, что мы будем разговаривать на разных языках, но говорить и обсуждать условия с буржуазией не украинской, а немецко-украинской, выслушивать бесцеремонные притязания кровожадного хищника, подославшего к нам своих наймитов—это наполняет наши души горечью.
Мы сами в конце концов нашли бы как-нибудь общий язык, обсудили бы мирно и здраво,—ведь год тому назад и они считались русскими,—но когда они перепевают пластинки, напетые в Берлине, когда ими управляют из Потсдама,—мы бросаем им в лицо наше презрение и проклятие.
Подписывая договор, мы и украинской делегации скажем, что это не мир, а насилие, и как всякое насилие—он не долговечен. Мы скажем еще, во всеуслышание, что русский народ никогда не забудет того, как вместе с германскими разбойниками тело нашей социалистической родины терзали и наши младшие братья, и что нашей кровью тоже забрызгана „новая республиканская" одежда новой Украинской республики.
Мы знаем цену украинской "самостийности"; знаем, что украинская буржуазия и бровью не поведет, если рядом с ее "границами на севере" будут голодать рабочие и крестьяне Советской республики только потому, что „новым господам" нужно услужить. Мы и не надеемся на ее „благожелательное отношение" к нам; мы по-прежнему надеемся на трудящихся и эксплуатируемых наших младших братьев, которые только временно отступили перед германскими штыками. Несмотря на „границы" и „посланников", несмотря на различные „флаги"—все же рабочие и крестьяне севера и юга будут жить одной мыслью, гореть одним желанием.
Нам еще неизвестны притязания украинских шовинистов, но даже самые наглые из них не пугают нас, ибо все это временно и преходяще,—и если не через год, так через десять лет, но два братских народа снова сольются в один великий и свободный русский народ.
Вы верим в это так, как верим, что завтра будет солнце. И не смотря на тяжелое положение, Смоленск не пугает нас, как не испугал и Брест, как не испугают десятки подобных Брестов. Ибо все это временно и преходяще, а солнце все-таки взойдет!
Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот 1918, №58 (103) (11 апр.)
Еще по теме
| 