По материалам журнала "Нива" за октябрь 1917 г.

Перелом

Под таким заглавием помещена в «Дне» интересная статья Б. Канторовича. Вспоминая слова Гете: «древние представляли ужасное, мы ужасное представляем», автор продолжает:

«Да мы ужасное представляем... Ведь, когда мы объявили начало великой эпопеи и назвали ее: «российская революция»,— весь мир тогда превратился в восхищенного зрителя; нам уступили европейскую сцену и жадно ловили каждое слово, каждый жест освобожденного от деспотизма народа. Почти бескровная победа над самодержавием—это был первый дебют, и надо сказать, дебют ослепительный. Третьестепенные политические статисты, мы сразу попали в маэстро революции. Нас приветствовала демократия всего мира, нам рукоплескала вся Европа. Русская революция заслужила такой прием...

Но вот прошло шесть месяцев. Мы все еще „представляем" великую русскую революцию. Но увы, как изменилось сочувствие зрителей, как изменился сюжет нашей постановки! Новые персонажи, новая режиссура... Революционная демократия еще повторяет свои длинные монологи о великих задачах и великих надеждах революции. Но каким-то ложноклассическим холодом, напускной величавостью веет от этих заученных монологов и реплик. А за сценой все чаще раздаются дикие возгласы, пьяные выкрики, свист и улюлюканье. Анархия идет... наша, отечественная анархия, насквозь пропитанная запахом сивухи и лампадного масла, та, которая тяжелым укором глядит на нас со страниц русской истории. На смену революции надвигается пугачевщина».

Причины анархии, по автору, помимо тяжелого хозяйственного паралича, «которым война наделила революцию»,— две:

1) отсутствие прочно организованной государственной власти и
2) ложная тактика руководящих групп революционной демократии».

Анархия свидетельствует „не об усталости общества, не об истощении революции, а что гораздо хуже—о дезорганизации революции». Оказывается, однако, что «объективных условий, которые могли бы вызвать в настоящее время эту дезорганизацию, на лицо нет».

«Еще не переродилась внутренняя сущность революции, не перегорели окончательно творческие ее силы, еще рано возвещать канун реакции. С анархией можно и следует бороться. И если она угрожает существованию Российской республики, то следует отнести ее гибельный расцвет за счет порочного круга, в котором все время вращалась революционная демократия: единство фронта обязывает к компромиссу с анархическим крылом демократии, а компромисс с анархической крылом демократии разрушает единство фронта. Пребывание в прочном кругу заставляло демократию делать все, что способствует развязыванию пугачевщины, что распоясывало нашу российскую анархию».

Остановимся на этом... Автор говорит о «дезорганизации революции при отсутствии "объективны причин“.

Он перечисляет эти отсутствующие возможные причины: ни разочарования в революции нет еще, ни чаяния широких масс не разбиты, война—в настоящее время—не может иметь дезорганизующего влияния, когда речь идет об обороне исконных русских земель. Все это, может быть, так, но все-таки странно слушать о дезорганизации без причин. Какие-нибудь причины да должны же быть. Если же автор, при самых тщательных поисках их не находит, то дозволительно сделать вывод еще более печальный и грозный, чем сделанный г. Канторовичем.

Дезорганизация есть,—а причин ее нет. А так как следствия без причин быть не может—то естественно предположить, что мы имеем дело не с дезорганизацией чего-то такого, бывшего в свое время организованным, а с изначальным отсутствием какой бы то ни было организации.

И это так и есть... И косвенно это признал не кто иной, как сам Керенский, когда говорил о необходимости элементарного правопорядка. Вот это-то и есть альфа всякой организации—даже революционной.

Ведь в самом деле... С начала революции мы имели стройные по виду организации—советы депутатов. Но была не организована масса—вот в чем вопрос? На него следует ответить отрицательно. Когда на всевозможных торжествах и демонстрациях выступали «стройные ряды рабочих»—это могло умилять разве лишь партийных Маниловых. «Стройные ряды»—это лишь внешность, имеющая, правда, свою ценность, но ценность весьма относительную. А той психической спайки, которая и составляет душу всякой организованной массы, в этих стройных рядах не было. Советы, занимаясь делами, которые им вовсе были не по плечу, организацией масс не занимались вовсе, или если и когда занимались—то неумело. По событиям момента, усилия руководящих органов «демократии» должны были быть направлены в сторону развития способности переносить бедствия и потрясения никак не меньшие, чем при прежнем режиме, а у нас—стремились «углубить», «расширить», а у нас—звучали победные трубы.

О революционной силе армии—с точки зрения организации-лучше и не говорить. С первых дней начали ее реорганизовывать —перекраивали и перестраивали—и так, и сяк, и вовсе никак... И до сих пор все реорганизацией занимаются... Следовательно—и эта революционная сила, как таковая, никогда организованной не была.

Остается третья революционная сила —крестьянство. И тут об организованности говорить нечего...

Однако, могут задать вопрос: почему же, в самом деле, анархия появилась с полной силой лишь теперь на 7—8 месяцах нашей революции.

Ответ простой. В массах, несмотря на переворот, не могли сразу разнуздаться анархические стремления. Надо было привыкнуть, далее, к безнаказанности. Старый страх перед силой власти (о сознательном подчинении нам говорить не приходится) не мог исчезнуть сразу. Может быть—и вот тут-то и обнаруживается ложность тактики руководящих групп демократии—может быть, при разумном и бережном руководстве массами—этот страх и мог бы замениться уважением к народной власти.

Но на этот переход—вещь, во всяком случае очень трудную, принимая во внимание невежество народа, у руководителей не хватило ни разума, ни знания, а у иных, кроме того, и желания. История покажет, какой процент предателей находился среди этих руководителей, но, кажется мне, не в количестве дело: мал квас все смешение квасит.

Трудный переход от раба к гражданину был затруднен и сделан почти невозможным той безумной проповедью всевозможных захватов, которой мы были свидетелями. И эта проповедь не встретила со стороны «руководящих групп» должного отпора. И теперь этим группам приходится пить горькую чашу, поднесенную им «добрыми товарищами и истинными социалистами».

Автор разбираемой статьи допускает, что у демократии может быть разочарование в своих силах и способностях. Симптомы такого разочарования, действительно, отмечать приходиться. Но отсюда до открытого признания своих ошибок (может быть, увы, уже непоправимых) еще очень далеко, далеко до самокритики. Тут мы споткнемся о то же (еще раз!), о6о что споткнулся старый режим и что выражено в поговорке: «рубль амбиции, на грош амуниции».

Проф. Амосов.

Еще по теме