Москва в XIX столетии
(Продолжение)
VI.
Москва «без боя» отдается неприятелю
Во мраке позднего вечера отворились двери Кутузовской избы. Один за другим, печальные, с низко поникшими головами, а некоторые так и со слезами на глазах, начали выходить оттуда генералы. Скоро весть о решении Кутузова разнеслась по всей армии и повергла ее в невыразимую скорбь.
Добровольная отдача Москвы врагам казалась всем сознанием в бессилии защищать Россию. И чем сильнее питались надежды разведаться под стенами ее с нахлынувшей на нас Европою, тем поразительнее была весть о разрушении общих ожиданий, отдалении часа кровавой расплаты.
Казалось, с оставлением Москвы, двери в отечество растворились настежь и Россия уже падала, сокрушалась под ударами ожесточенных врагов. Но первые минуты прошли; рассудок вступил в свои права. Непреложное решение князя Кутузова начали уже считать не малодушием, не опрометчивостью, но мерой неизбежной, единственной, ибо на ней именно остановился тот самый Кутузов, который пользовался неограниченным доверием Государя.
А в это время князь Кутузов, оставшись в полном одиночестве, погруженный в глубокие думы, ходил из угла в угол просторной избы. За таким занятием, среди уже ночи, застал князя Кутузова один из приближенных к нему офицеров. Пользуясь правом свободного с ним разговора, тот старался рассеять своего обожаемого начальника и заводил речь о разных предметах. Все обращения его оставались без ответа.
— Где же мы остановимся?—громко спросил он, наконец.
— Это мое дело, — точно пробужденный, с жаром воскликнул фельдмаршал и,, подойдя к столу, сильно ударил по нем.
— Но уж доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что они будут есть лошадиное мясо!
Несколько успокоившись, князь Кутузов отдал необходимые приказания на следующий день. Однако, он всю ночь провел без сна, казался чрезвычайно опечаленным, и несколько раз его лицо орошали слезы. Как главнокомандующий армии, он видел необходимость в уступлении Москвы врагам; но, как русский, он всеми силами души скорбел о неизбежной, печальной участи ее...
Памятники на Филях, под Москвою, рядом с Кутузовской избой
Только около полуночи того же 1 сентября, узнала и Москва о произнесенном над нею приговоре. К графу Растопчину прискакал курьер от князя Кутузова с уведомлением, что Москва «без боя» отдается неприятелю. Растопчин, хотя уже давно догадывался о намерении главнокомандующего армии, но все же он был сильно поражен таким известием. Вместе с тем весьма недовольный, что его не пригласили на совещание на Филях, он тотчас отправил донесение к Государю.
„Князь Кутузов прислал ко мне письмо, в коем требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву.
Государь! Поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется от уступления города, где сосредоточивается ее величие, где прах ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается только плакать об участи моего отечества!"...
Как бы также в предвидении ожидающей нашу первопрестольную столицу судьбы, 1 сентября, в день Симеона Летопроводца,—прежний наш новый год,—преосвященный Августин служил в Успенском соборе литургию и молебствие «о приятном лете Господнем», с коленопреклонением, моля Бога о низложении врага и супостата и о спасении Москвы.
Задушевна и трогательна была эта горячая молитва, сопровождаемая слезами и рыданием, с напутствием себя многими, как на явную смерть, приобщением Св. Таин.
— Скоро ли Господь удостоит нас служить в сем храме!—воскликнул преосвященный Августин, складывая антиминс по совершении, как к несчастью оказалось, «последней» литургии.
Когда он возвратился на подворье, там народ стоял уже толпами, ожидая крестного хода на Три горы. Московскому люду посоветовали отправиться за справками к главнокомандующему; самому же преосвященному стали готовить лошадей к выезду из Москвы. Как раз поздним вечером приехал к нему чиновник от гражданского губернатора с известием, что неприятель уже пред Москвою, что губернатор, пред отбытием своим, просит у него благословения.
Наконец, ровно в полночь, и граф Растопчин уведомил его о том же официально и назначил ему безопасный путь на Владимир! Спешно собравшись и отдав кое-какие приказания, отправился преосвященный Августин в далекий путь с доставленными к нему в крытых экипажах высокочтимыми иконами Владимирской, Иверской и Смоленской Божией Матери, поручив бедствующую столицу лишь одному небесному покровительству.
Оставшиеся еще в столице пожарные и полицейские чины стали также тихомолком удаляться из нее. Народ пришел в волнение; чернь просто взбунтовалась. Выпущенные из ямы и острога колодники, с полубритыми головами, зверского вида, бросились разбивать кабаки, погребки, трактиры, грабить кого и что попало.
— Где французы? Где басурманы? давай их сюда! Не давай им пардону: бей, коли, руби, режь!...— неистово кричали они, вооруженные ножами, кистенями и топорами, бегая по улицам.
Разбив питейную контору на Поварской, они выбили у винных бочек дно, втулки и краны и, чего не могли выпить, разливали по земле; волны вина хлестали по улицам. Повсюду слышался шум, вопль, охрипшие восклицания, битье и хрустенье стекол под ногами; к этому присоединялся еще вой собак, отыскивавших своих хозяев. Такое неистовство продолжалось всю ночь на 2-е сентября, последнюю ночь свободной Москвы...
С. Знаменский.
Московский листок , Иллюстрированное приложение № 15, 18 февраля 1901 г.
Еще по теме:
Москва в XIX веке (Исторический очерк) Введение
...............................
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Неприятель у ворот первопрестольной
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Москва «без боя» отдается неприятелю
Москва в XIX веке (Исторический очерк). Жители покидают Москву
| 