Московский городской арестантский дом

Московский городовой арестантский дом, известный в городе под названием Титовки, расположен почти на самом конце Москвы, у Калужской заставы. Чтобы добраться до него, мне пришлось проехать чуть не всю Москву. В вознаграждение за такое долгое путешествие я считал себя вправе ожидать чего-нибудь эффектного.

Но первое впечатление поспешило разочаровать меня. Снаружи знаменитая тюрьма представляет весьма непрезентабельный вид. Довольно большие старые здания, окрашенные одни в коричневый, другие в белый цвет, выглядывали, несмотря на солнечный день, как-то серо и грязно. В добавок к этому, во внутрь меня не пустили, прося привезти разрешение от попечителя тюрьмы, живущего около университета, т. е. почти на другом конце Москвы. Понятно, что в этот день я уже не успел осмотреть тюрьмы и только набросал ее наружный вид—благо солнце пригревало.

На другой день разрешение, в виде картонного билета, было получено и я проник внутрь здания.

Надзиратель весьма обязательно показывал мне все подробности и сообщил, по возможности, все касающееся внутренней жизни арестантов, чем я и поделюсь теперь с читателем.

Вся тюрьма помещается пока в трех зданиях и, кроме того, имеет баню, прачечную и другие хозяйственные постройки. Она рассчитана на 180 арестантов, но в тот день была наполнена только до половины, т. е. около 90 человек. Из них мужчин более 60, женщин 6 и мальчиков 20.

Из общих спален мужского отделения двери отворяются в продолговатую комнату, где арестованные обедают (см. рисунок ). Большую же часть дня они проводят в мастерской, где каждый работает, что умеет. При мастерской имеются инструменты столярные, слесарные, сапожные и другие; материал же покупается на счет арестантов. Когда я попал в мастерскую, всякий занят был каким-нибудь делом и в комнате царила полнейшая тишина, прерываемая только постукиванием молотков и поплевываниями.

Оттуда надзиратель проводил меня в так называемое привилегированное отделение; в нем было только двое арестованных, из которых один уже в третий раз. Оба жаловались на скуку и бездеятельность. Привилегированные арестанты не обязаны, как другие, ходить на работу в мастерскую, а потому их алая кровь, внося и в тюрьму благородное право на ничего неделание, заставляет их невыносимо скучать.

«А главное, жаловался один из них, красивый молодой человек, невыносимо то, что не позволяют днем прилечь на постель; это до такой степени измучит вас, что устаешь хуже, чем от работы. Книги все какая-то гадость, просто читать нечего».

Герой трех заключений повторил тоже.

В мужском отделении есть и библиотека, но состав ее, как видно, был весьма и весьма случайный. Несколько старых годов «Русского Вестника», «Морского Сборника» и каких-то французских книжек, печатаных чуть не на сахарной бумаге, составляют главный элемент.

Одиночные помещения (см. рис.) очень чисты, но уж вовсе не комфортабельны. Стол, скамейка и опускающаяся, из стены, на ночь, кровать—вот вся ее мебель. Ширина комнаты аршина полтора, длина немного больше трех. Днем кровать подымается на прежнее место в стене и запирается на замок. Свидание с родными происходит тут же в коридоре (см. тот же рис.). Между двумя деревянными решетками ходит надзиратель и наблюдает, чтобы не было передано ничего недозволенного. За решетку справа допускаются посетители, а слева, со стороны коридора, арестанты. Свидание вообще дозволяется два раза в месяц и не больше.

В женском отделении свидания происходят на том же основании, но между решетками ходит надзирательница (см. рис.). Тут же в темный коридор, освещенный, даже днем, лампой, выходят и карцеры—это небольшая темная конура, со вделанной в конце ее доской для сиденья и... больше ничего.

Вообще, по всему мужскому отделению чистота и свежий воздух вполне удовлетворительны в гигиеническом отношении, но все это ничто в сравнении с женским отделением, устроенным на новых основаниях.

Отворив обитую клеенкой дверь, вы подымаетесь, по чистой, каменной лестнице, в светлую комнату, разделенную посредине двумя чугунными решетками (см. рис.); назначена комната для свиданий.

Вас встречает тут со вкусом одетая дама и вы в совершенном недоумении. Не будь предупреждены и не будь этих решеток — вы приняли бы это помещение за какой-нибудь пансион. Так мало в нем сходства с тюрьмой, в том виде, как она еще и теперь царствует у нас на Руси.

Из приемной комнаты вправо и влево идут по два отделения. (Одно из вид видно в перспективе на рисунке). Налево один коридор ведет в помещение надзирательницы. В помещениях для арестованных тянется ряд узеньких одиночных келий, куда запирают на ночь, а иногда и в наказание. Тут также, как и в одиночных мужских комнатах, подъемная кровать, стол и скамья. Но для чистоты воздуха нет потолка и воздух кельи сообщается с воздухом общей комнаты. Простые полы помещений покрыты мастикой и лоснятся, как паркет;—вообще, чистота необыкновенная. В приемной же комнате сделан шкаф, в котором нет дна и устроена подъемная машина для кушанья и дров.

В верхнем этаже женского отделения помещены теперь 20 мальчиков. Большая часть за мелкое воровство. Тут же стоит доска и надзиратель их занимается с ними грамотностью. Один мальчик, попавший сюда за воровство, успел выучиться читать и писать, и хоть чем-нибудь добрым помянет тюрьму. Два раза в день мальчиков водят гулять. Девочки, если они бывают, помещаются вместе с женщинами; там же я видел арестантку с грудным ребенком.

Вот вам описание помещения. По описанию читатель подумает, что это какая-то идиллия, что там и умирать не надо и, пожалуй, пустится в рассуждение, что невинным хуже живется, чем преступным... и т. д. И действительно— чистота, порядок, лоснящиеся полы, со вкусом одетая дама, подъемная машина, чистое белье... ну, одним словом, пансион. Но это не так.

При поступлении, у арестованных, в приемной, отбирается все ценное, а также курительный и нюхательный табак. Курить и нюхать запрещается. Это одно уже составляет страшное лишение для привыкших.

Кроме того, арестованным не позволяется разговаривать между собой, ложиться, в течении дня, на постель и еще заставляют мыться, и вообще быть чистоплотными, что многим тоже не по нутру.

Наконец следующее распределение дня должно довершить разочарование.

Встают зимой в 6 часов, потом убирают комнаты и умываются.

В 8 часов молитва и завтрак (1/2 фунта хлеба). При завтраке дозволяется пить свой чай, для чего брать кипяченую воду из куба.
До 11 1/2 часов на работу.
В 12 часов обед.
От 1 1/2—4 часов на работу.
От 4—5 отдых и чай (у кого есть свой).
От 5—6 часов опять в рабочую.
В 7 часов ужин, поверка и спать. (Летом в 8 1/2 часов).

Вообще летом все начинается часом ранее. На обед полагаются щи, каша и, кроме того, на весь день 2 1/2 фунта хлеба.

Одежда и белье арестантам выдаются казенные. Форма казенного платья: простой пиджак из толстого черного сукна и черный картуз с серым околышем, так что арестованный вовсе почти не отличается от обывателя. Все арестованные работают на себя, кроме случаев, когда нужна казенная работа. За последнюю платится или деньгами или уменьшением дней присужденного срока. Чистка же двора и уборка комнат обязательны.

Для женщин обязательна стирка тюремного белья, дети учатся, а дворяне только скучают. Все частные покупки совершаются надзирателем, который по утру спрашивает арестованных. Цены более известных продуктов заранее сообщаются желающим.

В тюрьме необходимо слушаться беспрекословно и исполнять всякое требование надзирателей, иначе грозит неминуемый карцер, сперва светлый, а потом и темный, с хлебом и водой вместо обеда. И все это делается вежливо, без всякого крика, как по крайней мере мне сообщали, так что даже неопытных может ввести в заблуждение, относительно силы приказания.

Мы вообще привыкли, чтобы приказания отдавались с криком и бранью, а тихое и вежливое нам вовсе не кажется требующим исполнения; но карцер неприятно разочаровывает новичков.

Вот и все, что есть интересного в этой «Титовке», которая все-таки составляет отрадное явление в нашем тюремном мире, ну хоть в гигиеническом отношении.    

м. ф.—в.

Всемирная иллюстрация : Еженед. илл. журнал. Т.5, № 12 (116) - 20 марта - 1871.