Московская городская Дума

Проект профессора А. И. Резанова

Еще в 1867 году возникла в среде московского городского общества мысль об устройстве постоянного помещения для городской Думы. Предполагалось построить ее на Красной площади, близ Иверской часовни и тогда же решено обратиться к профессору А. И. Резанову, для составления проекта.

Против самой мысли постройки Думы, против выбора места для этой Думы трудно сказать что-нибудь — все это вполне удачно; нам кажется только немного странным, почему Дума обратилась за проектом прямо к г. Резанову, а не назначила, обычного в подобных случаях, состязания.

Неоспоримо, что г. Резанов один из лучших архитекторов наших. Петербургская публика еще в настоящее время имеет перед собой на выставке коллекцию его рисунков, изображающих внутренность комнат приводимого к окончанию дворца великого князя Владимира Александровича—комнаты эти замечательны; каждая из них отделана в особенном стиле.

Имя Резанова получило еще большую известность за виленские русские церкви, возникшие в последние годы весьма быстро, с легкой руки Муравьева, и не лишенные, во многих отношениях, высоко художественных достоинств (рисунки были на выставке в прошлом году).

Внимательным посетителям наших выставок знакомо имя Резанова еще и по другой причине: это единственный, кажется, профессор, нисходящий до выставки своих работ рядом с учениками академии, т. е., иными словами, не боящийся сравнения с ними.

Из этого короткого перечня работ г. Резанова читатели видят, что выбор Думы едва ли мог быть удачнее, но мы сильно привязаны к состязаниям на проекты и, во всяком случае, против монополий, даже против художественных монополий, всегда вредных как по нравственному, так и по фактическому влиянию их.

Московская Дума, решив постройку и выбрав архитектора, назначила особую комиссию. Комиссия эта сделала архитектору общие указания своих требований. Так, было выражено желание, чтобы старое здание Думы было построено заново, с расширением его размеров, соответственно потребности помещения городских учреждений и чтобы оно было возведено в русском стиле и по внешности соответствовало местности, богатой историческими воспоминаниями и составило бы украшение главной московской площади.

В представленном Резановым проекте, люди сведущие нашли внутреннее расположение помещений весьма удобным и вполне соответствующим действительным потребностям Думы, так что эта часть проекта принята и утверждена окончательно. Что же касается до фасадов и детальной орнаментовки их, то, отдавая полную справедливость таланту архитектора, заявлено было желание более строгой и даже безусловно строгой выдержки принятого стиля.

«Опытный знаток старины, так сказано в записке, составленной комиссией на этот случай, конечно, легко откроет во многих частях проекта значительные, быть может, не вполне оправдываемые, отступления. Между тем, желательно было бы во всех частях плана соблюсти полное единство, так, чтобы здание Думы представлялось как бы музеем русского зодчества, по необходимости, конечно, не ограничиваясь одним каким-либо периодом его развития.

Желательно было бы, чтобы каждая из несколько существенных частей фасадов могла быть оправдана точными указаниями на те старинные типы, которые послужили бы для них образцами».

Мы, с своей стороны, совершенно разделяем это заключение записки, равно как и весьма счастливую мысль, высказанную в ней, приведенную в исполнение и отчасти исправившую недостатки конкурса на проект, а именно: выставить все чертежи проекта в зале городской Думы, для свободного обсуждения всеми желающими, и разослать фотографические снимки с них людям наиболее сведущим в деле русского зодчества, «преимущественно к тем, которые проживают вне Москвы и просить их сделать соответствующие указания.

Мы не знаем судьбы этих записок и достаточно ли внимательно отнеслись к ним избранные люди и кто эти люди? Весьма оригинальна, но не лишена основания, мысль обратиться к людям, живущим «вне Москвы; немного странным и едва ли верным можно счесть желание комиссии не ограничивать архитектора «одним каким либо периодом развития русскаго стиля».

В этом желании лежит непримиримое противоречие с самою идеей «стиля» вообще. Или русский стиль есть или его нет. Если этот стиль есть, и он избран для постройки, то его надо взять каким он представляется в полном своем развитии, а не во временных, периодических его отклонениях. Западные, преимущественно немецкие, архитекторы, если они строят что-нибудь в готическом стиле, то берут для этого образцы с XIV и первой половины XV века, а отнюдь не примешивают к ним мотивов XIII столетия (с романскими вариациями) или конца XV (с мотивами возрождения) века. В этом непримиримом противоречии, положенном в основу здания, нельзя не найти главного довода к оправданию промахов профессора Резанова и того недостатка «безусловно строгой выдержки, в которой его же самого упрекают.

Мы, со своей стороны, пойдем в этом упреке еще дальше. При первом взгляде на прилагаемый рисунок, никто не откажет зданию в известной грации, жизни, в том, что французы называют «печатью», но мы положительно сомневаемся в том: можно ли назвать стиль его—стилем русским?!

Бедному русскому стилю положительно не везет в России,—а тем более в Европе, а между тем этот стиль так характерен, так полон новых, самостоятельных мотивов, в нем столько внутренней силы развития, столько красот, заключающихся в сыром, не разработанном виде, что можно смело предсказать ему самую блестящую будущность.

Наша академия художеств может по-прежнему относиться к нему холодно и не поощрять учеников заниматься им, обходить в программах и довольствоваться всякими гресицизмами и возрождениями, стиль этот найдет свою дорогу и проявит себя. Эта бесконечность плоской, прямолинейной, резкой орнаментики, эта радужность красок и игра остроконечных вышек и шатров с игривыми куполами и кокошниками, эта неотразимая родственность каменной кладки русского стиля с праотцом всякого зодчества, с деревянной постройкой, родственность, не сохраняющаяся в такой ясности и полноте ни в одном из живых, или умерших архитектурных стилей,—составляют отличительные, весьма веские, особенности нашего родного стиля.

Дробность в планировке и профилировании, подвижность, самая полная, в движении постройки в длину и ширину, не сдерживаемой никакой заветной вековой строгой системой, полная свобода в замысле и исполнении, это такие свойства, с которыми, если хотите, можно, конечно, дойти до лазаревских музыкальных абсурдов, но за то можно создать вещи громадных достоинств и неподражаемой типичности. Эти-то именно отличия русского стиля придают нашим характерным городам ту удивительную особенность, которая так красноречиво и поэтично выражена была одним из знатоков дела, Теофилем Готье, в его книге путешествия в Россию.

Готье был совершенно поражен и вдохновлен общим видом Москвы, и увидел себя в каком-то, как он выражается, сказочном, фантастическом мире. Совершенно такое же впечатление производит на немецкую публику и критику музыка Глинки; ее своеобразность и глубина оказала влияние даже на людей, выросших на Моцарте и Бетховене.

Хотя в проекте г. Резанова и сквозят некоторые, родные нам, хорошие мотивы, — но в общем,—фасад ее не удовлетворяет критику. Горизонтальные линии кладки сквозят слишком резко и тем нарушают общее стремление русских построек кверху, к вышкам и конькам крыши (это общая черта с готикой); третий этаж, весьма близко напоминающий галерейки романских, прирейнских соборов, имеет очень мало сходства с теми воздушными, светлыми обходами, которыми обводились наши терема и светлицы; — круглые арки тяжелы и мрачны; один из самых любимых русских мотивов — батенька — совершенно упущен из виду; крыша, эта слабая сторона, ахиллесовская пятка большинства построек (как руки у танцовщиц), лишена той игривости, которую видим мы в нашей народной архитектуре, благодаря слуховым окнам, вышкам, кокошникам и гребням; в здании встречаются мотивы возрождения (окна с дуговыми, дважды сломанными, венчаниями)—ни в каком случае непригодные в данном случае и пр. и пр.

Мы бы могли насчитать еще кое-какие детали, из которых некоторые (напр. две боковые, низкие арки, с обеих сторон входных дверей, с колонками, поставленными на замках арок?) совершенно непостижимы, но объем статьи мешает нам заняться этим перечислением. Особенно неприятно действует общая пестрота мотивов: возрождение, мавританизм, романский стиль, все это перемешано и окончательно вредит делу. Нам кажется, что архитектор разбросался, изготовляя свой проект, и торопливость, с которой он, видимо, составлен, заставляет сожалеть о нем, как о вещи не удавшейся.

Мы не знаем судьбы, постигшей те записки, о которых мы выше упоминали. Желательно бы было, чтобы рассылка их достигла своей цели и московская Дума была действительно такой, какой москвичи желают ее видеть. В настоящем виде, стиль ея— un styl batard, а увеличивать число ему подобных в России едва ли нужно. Желательно, тоже, чтобы архитектор Резанов дал себе, на будущее время, труд отличать впечатление живописное от впечатления монументального и не смешивал их одно с другим. Пример, подаваемый таким авторитетом, как он, может вызвать весьма нежелательные и безвкусные подражания.
    
С.

 Всемирная иллюстрация. № 99 (21 нояб. 1870 г.).