Уходит прочь зима и первым предвестником ее ухода является масленица. Мы ее дождались, а с ней возродились и надежды на тепло и пробуждение природы. Скорее всего, именно поэтому в древние времена масленица сопровождалась таким весельем на Руси.

А как это было в те далекие времена, предлагаю прочитать заметку, которую я отыскал в иллюстрированном приложении к "Новому времени" №13625 за 15 (28) февраля 1914 г., т.е. ровно 100 лет назад. А масленичные потехи, описанные в ней, относятся к концу XVI столетия.

Масленица в старое время

 

В конце XVI столетия, когда на Западе с наивною ученостью защищались диссертации на тему: можно ли считать московитов христианами, одна из типографий города Виттенберга выпустила любопытную книгу некоего Павла Одерборна. Называлось его сочинение «Жизнь великого князя московского Иоанна Васильевича». Оно крайне характерно для уяснения того, какими глазами смотрели иноземцы на обычаи наших предков, не находя в них ничего, кроме темных сторон, усиленно подчеркивавшихся высокомерными носителями европейской культуры, которая, впрочем, прекрасно уживалась и с инквизицею, и с Варфоломеевскою ночью, и со всеми ужасами тридцатилетней войны, приведшей Германию в буквальном смысле к людоедству, как это засвидетельствовано во многих тогдашних хрониках.

Одерборну довелось познакомиться только с казовою, внешнею стороною быта наших предков. И под его пером вырисовалась довольно яркая. но мало отрадная картина бесшабашного разгула, сопровождающего, например, масленицу, оставившую у него положительно угарное воспоминание.

«Масленица,—поясняет Одерборн,— потому так названа, что русскими в продолжение этой недели позволяется употреблять в пищу обыкновенное масло. Во время поста они заменяют это масло конопляным. Масленица начинается за восемь дней до Великого поста. В это время эти заблудшие люди предают дьяволу свою душу. Во всю масленицу день и ночь они предаются обжорству, пьянству, разврату, игре и убийствам, так что ужасно слышать о том всякому христианину. В это время они пекут калачи, пироги и тому подобное из масла и яиц; зазывают к себе гостей и напиваются медом, пивом, водкою до упаду, до беспамятства».

«Во время моего пребывания у Русских на этой неделе убитых нашлось более ста человек. В городе Москве, весьма обширном, есть особое место, куда складывают этих убитых. Нынешний патриарх давно уже хотел уничтожить этот бесовский праздник, но не успел; однако он сократил его до 8 дней; прежде он продолжался 14» .

«Масленица напоминает мне итальянский карнавал, который в то же время и таким же образом справляется. Карнавал только тем отличается от масленицы, что в Италии день и ночь в это время ходит дозорами конная и пешая стража, и не позволяет излишнего буйства, а в Москве самая стража упивается вином и вместе с народом своевольничает. Немцы и другие иностранцы во время масленицы не выходят из дома. Хотя днем и не бывает большого буйства, ибо все лежат усыпленные вином, но зато вечером снова все пробуждается. Не только мужчины предаются безумству, но женщины, дети и рабы».

В масленичном нашем быту всегда важную роль играли блины. Звать на блины, идти на блины—было одним из неизбежных условий Сырной недели, которая большею частью в том только и проходила у наших предков. Вообще старинное наше хлебосольство на масленице проявлялось во всей своей силе. Несмотря на то, что употребление мяса в это время воспрещалось по уставу Церкви — обилие и разнообразие явств нисколько не изменялось. Да и то сказать: старая русская кухня, не претендуя на тонкость своих блюд, могла смело похвастаться сытностью и вкусом разных поваренных приспехов.

Вот почитайте ка любопытный памятник нашей древней гастрономии—«Книга во весь год в стол яства подавать»; в ней находим богатую роспись масленичнаго стола. Подавались в эти дни: «капуста соленая, рыжики соленые, студень, грузди соленые, икра паюсная, икра ситовая, щука паровая, стерлядь паровая, язык жареный, спинка лососья, спинка семежья, стерлядь черная под зваром, пирог подовой, сиг с пшеном да с визигою, пирог с лодогогою, да с гречухою, коровай с молока, уха щучья шафранная, уха окуневая, уха язевая, потрох щучий, потрох лососей, пупки пресно-соленые, лапша гороховая, яглы с маковым маслом, горох чадской, горох битый, блины, луковники, лепешки, кисло-сладкие преснечики, щи белые со сметаной, пироги долгие пряженые с сыром, оладьи большие одноблюдные, оладьи середние по пяти на блюдо, хворосты пряженые, орешки, шишки ореховые, шишки миндальные, кисель овсяный, молоко тверское, варенцы».

Понятно, что все эти кушанья «приправлялись» достаточным количеством веселящаго сердце напитка, а что и в этом отношении предки наши могли похваляться разнообразием, то вот описание старинных «масленичных» питий: «алкоон, бастр, романея, брага простая и приказная; вина: простое, новаго сиденья, двойное; водки: анисовая, боярская, гвоздичная, кардамонная, кишнецовая, коринная, цитварная; меды: обварный, ковшечный, малиновой, паточной; пива: легкое, мартовское, приказное, хмельное, яичное».

Было что поесть, было что и попить! Веселье само просилось в гости и с появлением масленицы обращалось в такой угар, что иностранцы, занесенные в «варварскую Московию», приходили в ужас при виде русского размаха, действительно выходившего из границ, но все же не столь страшного, каким он представлялся им.

Главною народною забавою в масленичную неделю долгое время были горы, которые в Москве строились на реке, против Кремля и на Неглинной, у Воскресенского моста. На Москве же реке народу давалась и «Царская потеха», состоявшая в звериной травле и медвежьих боях. Катанье по улицами с песнями, кулачные бои и скоморохи занимали также не последнее место в народных увеселениях на масленице. Разумеется, что при второй из этих потех не обходилось без печальных исходов, часто случалось и «смертное убийство», поэтому в конце XVII столетия кулачные бои были запрещены.

Родоначальник «новой Руси», Великий Петр, тоже любил всякие празднества, окружая их диковинной для того времени обстановкой. Особенно замечательно было при нем масленичное торжество в 1722 г., по случаю Ништадтскаго мира со Швецией.

В четверг царь дал Москве открытый для всех, невиданный там и неслыханный маскарад. Из села Всесвятского тронулась по направлению к Москве вереница морских судов на санях, запряженных разными зверями; на Тверской устроены были для встречи триумфальные ворота. Впереди всех ехал арлекин в больших пошевнях, запряженных в шесть лошадей цугом; за ним двигался князь-папа «всешутейшаго собора» Зотов, в длинной красной мантии, на горностае.

В средине процессии ехал страшный князь-кесарь Ромодановский, в царской мантии и в княжеской короне, на широкой ладье, запряженной медведем; за ним двигался огромный корабль с мачтами, с пушками и совсем снаряжением. Его тянули 16 лошадей и на корме стоял сам царь в мундире капитана флота. Сзади корабля везли красивую, убранную разноцветными флагами и лентами, раззолоченную гондолу императрицы Екатерины Алексеевны, одетой германскою крестьянкою.

На масленице Петр потешался маскарадными зрелищами и в Петербурге. Самые пестрые маскарады продолжались целую неделю. Участвовавшие в них, еще за несколько дней, собирались к князю Меньшикову для репетиции, и он назначал каждому действующему лицу его место и роль в маскараде. Все участники маскарада должны были ходить во все это время в костюмах и масках, под опасением штрафа в 50 рублей.

Императрица Анна Иоанновна на масленицу приглашала к себе во дворец, в числе гостей, и гвардейских унтер-офицеров с их женами. Они потешали ее русскими плясками и народными песнями.

При императрице Екатерине Алексеевне, на масленице в большом ходу были маскарады в доме на углу Невского проспекта и Екатерининского канала. Туда частенько отправлялась сама императрица, в маске и костюме, стараясь остаться неузнанной, что, впрочем, ей никогда не удавалось.

Современные ей петербуржцы охотно посещали и «Красный кабачок» (по дороге в Петергоф), славившийся своими вафлями и медом.

Очень в сущности недавно, на свежей нашей памяти, Петербург как-то без сожаления расстался с давним атрибутом столичной масленицы—балаганами, — медленно захиревшими на Царицыном лугу, куда они перебрались с Адмиралтейской площади, с которою был связан их золотой век, вознесший Лемана, Легата, Вейнерта и других чародеев балаганного неприхотливого искусства. Вот вам маленькая картинка балаганов сороковых годов прошлого века:

«На протяжении полверсты, от самой Александровской колонны до Исаакиевского собора, тянутся четырнадцать временных балаганов с зверинцами, механическим театром марионеток, пантомимными комедиями с волшебным превращением и неразлучным с ним арлекином и паяцем. Тут же показываются геркулесы, великаны и «настоящая морская русалка». Между крайними балаганами, загнутыми покоем, горы и круглые качели, так что строения заключают внутри большую площадь, на которой кишит огромное стечение веселящегося народа.

Пьяных нет, а хохот, песни, музыка, клики, бубны, рожок песенников,—любо душе, есть где погулять, и есть чему подивиться, потешиться и даром, и за медный пятак. Тут и горы, и пироги горячие, и мороженое в маленьких рюмочках, и пряники, и орехи. По всему протяжению сотни самоваров различного цвета, формы и величины, в два, три ведра, дымятся, мечут пар столбом... Тут всякие представления в балаганах, за деньги и даром, невольно привлекают к себе народ; там карло с огромной головою, кривляясь, манит к себе крошечными ручонками, а здесь паяц, весь белый, лицо в муке, длинными рукавами машет, шляпой треугольной бьет жида, за пейсы треплет.

А рядом, на круглых качелях, лодки под цветными пологами, паровозы, дилижансы крутятся под музыку. Кругом по галерее ходит дядя масленицы, с длинной бородой изо льна и прибаутками смешит толпу народа, зазывая ее хлесткими приемами:

«Посмотрите, поглядите, вот большой город Париж, в него въедешь - угоришь, большая в нем колона, куда поставили Наполиона. В двенадцатом году наши солдатики были в ходу, на Париж идти уладились, а французы взбудоражились... Другая штука. Поглядите, посмотрите, вот сидит турецкий султан Селим и возлюбленный сын его с ним. Оба в трубки курят и промеж собой говорят. Вот и крепость Варна, вся в огне, командир же говорит: пусть себе горит».

«Приятно видеть»,—писала «Северная Пчела»,—«когда веселится народ, но еще приятнее вмешаться в его волны и послушать его досужества, острот и заметок, которые ловко метят в цель. Все на балаганах манит к себе внимание всеми своими средствами: то смыслом, то смышлёностью, то метким фарсом, то мелким искусством, то ловкой удалью, то красным словом, то затейливым вымыслом. Снаружи все потеха, внутренний смысл потехи—сатира. И в добрый час, лишь бы люд досужий забавлялся и был рад празднику».

С масленицей вас! Скоро весна!