Масленица

(Исторический очерк)

Празднование масленицы, или карнавала, как называют сырную неделю за границей, имеет весьма древнее происхождение.

В Индии существует с древних времен обычай, во время праздников Гаули, предшествующих посту и воздержанию, переряживаться.

В древнем Египте, в честь божества Озириса, устраивались целые маскарадные процессии. Мужчины и женщины обвивали себя плющом, надевали рогатые маски и в таком виде приносили жертвы, при звуках музыки, Озирису.

Из Египта этот обычай перенесен был в Грецию. Таким образом образовались празднества в честь Вакха, известные под именем вакханалий. Из Греции обычай чествовать Вакха перешел в южную Италию, а затем в Рим.

В XV столетии, возникает новый вид народных праздников—карнавал. Слово карнавал значит: ,,мясо“ (сarno), „прощай" (vаlе). Особенно блестящи были эти празднества в Риме и в Венеции, где впрочем и до сих пор справляются они, хотя и не с такой торжественностью. Из Италии, в царствование Людовика XV, карнавал перешел во Францию и удержался там до сих пор. В других европейских государствах карнавал тоже получил право гражданства.

Русская масленица, как не без основания предполагает Снегирев, ведет свое начало от языческого праздника в честь Волоса, „скотьего бога". В Новгородской губернии, до сих пор, существует обычай, к дню св. Власия, 11 февраля, приносить в церковь для освящения свежее коровье масло, которое называется „волосным", что напоминает о „скотьем боге" Волосе, память о котором смутно, но все-таки еще до сих пор сохранилась в русском народе. *)

*) Название сырной недели и масленой явилось у нас не ранее ХVII века.

Особенно шумно справлялась широкая масленица в Московском государстве. Ночью,—пишет Костомаров в своем „Очерке домашней жизни великорусского народа в XVI и XVII столетиях невозможно было пройти чрез улицу; пьяницы неистовствовали, и ранним утром подбираемы были трупы опившихся и убившихся. В воскресенье, перед постом, родные и знакомые посещали один другого и прощались. Равным образом и встретясь на улицах говорили друг другу:

„прости меня, пожалуйста!"

Ответ был:

„Бог простит тебя!"

Тогда, после обедни, вспоминая родителей, ездили по церквам и монастырям и прощались с усопшими. С наступлением же великого поста начинались дни воздержания; те самые, которые в мясоед и на масленице позволяли себе неумеренность в пище и питье, питались одним куском хлеба в день; встречаясь друг с другом, знакомые напоминали один другому о христианском житье и посте, в ожидании светлого праздника. Общий же для всего русского народа обычай печь на масленице „блины", имеющий значение поминать усопших родителей, несомненно идет из глубокой древности.

Наши благочестивые цари,—говорит известный исследователь их быта И. Е. Забелин,—свято держались этого обычая; они угощали весь русский народ блинами со сметаной и жирным масленом. Но кроме этого угощения, на масленице устраивались особенные торжества.

Разыгрывалось, в присутствии царя и патриарха, нечто вроде мистерии, а именно, в последнее воскресенье перед масленицей, после заутрени, совершалось так называемое „действо страшного суда". Действо это происходило на площади, за алтарем московского Успенского собора, где для торжества устраивались два места, для царя и патриарха, и особый рундук (помостки), на который ставили икону, изображавшую страшный суд, большой аналой с наволокой для постановления иконы Богородицы и св. Евангелия, и стол для освящения воды. Государь входил в Успенский собор, где облачался в царское одеяние и затем, вместе с патриархом, при оглушительном звоне колоколов, выходил на площадь.

По окончании священнодействия, патриарх обтирал губкой образ страшного суда и прочие святые иконы, осеняя крестом, и кропил святой водой. Очень часто это "действо“ совершалось в самом Успенском соборе, а иногда и вовсе отменялось. Перед появлением на действо в собор, цари наши делали тайный обход тюрем и приказов, при чем освобождались заключенные, а так же раздавалась милостыня нищим. Кроме того угощали в царских палатах бедных людей, при чем, как значится в расходных записках тайного приказа, сам государь Алексей Михайлович в 1609 году присутствовал и на этом обеде и со всеми обрядами старинных  праздничных обедов угощал своих гостей и раздавал им тут же денежную милостыню. Угощали так же и заключенных в тюрьме.

При русском старом царевом дворе существовал обычай „прощания": царь ездил по церквам и монастырям и прощался с братией, потом, в конце сырной недели он посещал, в сопровождении бояр, царицу и прощался с нею; при этом присутствовавшие бояре и боярыни, по большей части родственницы царицы, целовали у нее руку.

В последнее же воскресенье перед великим постом сам патриарх являлся прощаться с царем, а после того государь прощался с своими боярами и думными дьяками, допуская их к руке. Вечером того же дня происходило прощание „по чину" в Успенском соборе, при чем после ектеньи царь подходил к патриарху и, произнося прощение, целовал крест.

После этого прикладывалось к кресту духовенство, говоря тоже прощение, и затем оно допускалось к царю „к руке“. Затем следовал замечательный обряд царского прощания в Крестовой палате у патриарха, этот последний встречал царя, благословлял его и под руку с ним шел на обычные места.

После молитвы все садились. Затем царь приказывал раздавать государево питье. Думный дворянин сдавал питье стольникам, которые, не спеша, один за другим, с кубками в руках, входили в палату и подносили питье патриарху. Взяв кубки, патриарх отливал из каждого для себя и потом подносил царю „всех питий по три кубка"; царь, накушавшись, отдавал стольникам, которые возвращали их на поставец. После этого стольники тем же порядком вносили кубки для бояр, точно также подносили их патриарху, который подавал потом и думным людям, всем по три кубка. Далее тем же самым порядком подносились в золоченых ковшах красный мед и в серебряных белый мед; этими медами очень часто царь жаловал из своих рук духовных сановников.

После этих прощальных чаш следовало оставление государя наедине с патриархом, и затем публичное прощание со всеми придворными. Царица также прощалась со своим двором.

Любопытен был также обычай о „колодниках", которые многие лета сидели или терпели наказание за небольшие проступки. Им давалось обыкновенно в этот день прощение.

Петр Великий всеми силами хотел перенести на русскую почву римский карнавал. Он пытался устроить ряд маскарадных процессий, и тех, кто не участвовал в них, „били батогами" мало того подобно тому, как и в Италии, где существовал обычай выбирать папу на время карнавала, у нас тоже на всю масленицу состоящий из отъявленных пьяниц собор избирал папу, которыми были граф Зотов и граф Бутурлин.

На масленице с того времени стали даваться маскарадные процессии, о происхождении которых мы скажем несколько слов.    

Слово „маска" арабское и происходит от слова „маскара, —что значит на языке корана шутка, или, вернее, шутовство, отсюда же происходит и название итальянского города Маскара. Арабы любили переодевание, и даже в настоящее время в одной местности Сахары существует обыкновение в известные дни одевать молодых людей в европейское платье; одеваются также львами и тиграми, а детей осыпают мукой и наряжают кошками. В продолжение целой недели ряженые разъезжают на верблюдах по улицам и рынкам.

Маски современны трагедии. Были трагические и комические маски. В комедиях появлялись маски, похожие на того, кого автор хотел выставить на публичное осмеяние; так в „Облаках", актер, играющий Сократа, выходил в маске, чрезвычайно похожей на великого философа. В Париже при первых представлениях комедии Мольера "Замужество - лучший доктор" актеры появлялись в масках, похожих на известных парижских врачей. Вряд ли древние употребляли маски в обыкновенной жизни, хотя утверждают, что супруга Нерона, Поппея, носила маску для сохранения свежести лица. Во Франции, при Франциске 1-м, дамы почти не выходили без маски на улицу, на гулянье, во время визитов; даже в церкви они не снимали полумаски из черного бархата, которая впоследствии была заменена мушками.

От слова маска произошел „маскарад"; этим словом называли прежде сцены, разыгрываемые несколькими замаскированными лицами. Самый печальный из таких маскарадов был при Карле VI. На одной свадьбе, на которой присутствовал двор, сам король и штат придворных нарядились дикарями; для этого они обтянули себя полотном, вымоченным местами смолой, на которой держались пряди льна, изображающие перья. Один из придворных неосторожно приблизился к факелу; костюм вспыхнул, а от него загорелись костюмы и на всех маскированных. Короля спасла одна дама, окутав его своей мантильей; из прочих спасся только один, успевший убежать и броситься в кадку с водой.

Маскарады долгое время были в моде при французском и английском дворах. К числу маскарадов должно отнести процессии, в которых, мирское мешается с церковным, а мифология с библией.

Один из самых блистательных и последних маскарадов на Руси был народный маскарад, придуманный Федором Григорьевичем Волковым, основателем русского театра, данный 1 февраля 1763 года, когда двор после коронования императрицы Екатерины II несколько времени оставался в Москве и описание которого мы заимствуем из весьма редкой брошюры, напечатанной в московской университетской типографии в 1763 году. Маскарад этот, продолжавшийся целую неделю по улицам Москвы, привлекал бесчисленные толпы народа.

Маскарадный ход открывался предвозвестником торжества, с сопровождающими его и разделен был на отделения. Пред каждым несли на богато украшенном шесте особенный знак. Первый знак был обвешан куклами и колокольчиками, с надписью: "упражнение малоумных". За ним следовал хор певцов и музыкантов, пересмехавший слабомыслие и дурачество. Это был двор Момуса. Большие литавры издавали пронзительный звук, и два знамени Момуса бренчали звонками; везли несколько театров, на которых вертелись и прыгали куклы, а по сторонам ехало 12 человек на деревянных конях с погремушками. Флейтщики и барабанщики шли в блестящих кольчугах. Тут верхом Родомонт, представитель глупых и забияк, бренча своей саблей, поглядывал на все стороны, с преотвратително наглой осанкой; за ним следовал каррикатурный паж, поддерживая его длинную косу.

Служители комического старика-пустохвала, в шутовском платье, несли открытый портшез, в котором сидел пустохвал, спесивясь богатством и щегольством. Потом шел надутый педант, сопровождаемый скоморохами, книгохранительница сумасбродного враля волокла корабль с его фолиантами; дикари, представляя невежд, бежали гурьбой за педантом. Далее следовал арлекин. Двенадцать человек в шутовском платье, с бубнами и погремушками, скакали перед быком, которого вели двое прислужников; на быке сидел человек и держал в руке дом, вертящийся во все стороны. Момус покровитель шутовства, с своей свитой, заключал первое отделение маскарада и далеко раздавались с присвистом и прискочкой хоры весельчаков.

Второе отделение представляло пьянство, следующее за невежеством. Знак перед ним был увенчан виноградными кистями, над которыми возвышалась козлиная голова; надпись на знаке: смех и бесстыдство. Показалась украшенная хрусталем и раковинами пещера Пана, окруженная пляшущими и танцующими нимфами. Сатиры и вакханки в зеленых венках, с жезлами, обвитыми виноградными кистями, сопровождали их с плясками; иные несли корзины винограда, другие прыгали, звеня в бряцалки и стуча в тамбурины.

Дряхлые сатиры ехали на козлах, пересмехаемые бегущими за ними; двое подвигались на свиньях и двое шли с обезьянами. Колесница Бахуса везена была тиграми. Козлоногая свита следовала за ним; стуча в тамбурины: вели осла, на котором покачивался пьяный „силен", поддерживаемый сатирами; наконец, народ с хохотом видел, как пьяницы тащили сидящего на бочке толстого, краснолицого откупщика. К бочке прикованы были цепями корчемники-целовальники с мерками; две стопки с винными флягами, окруженные игравшими на гудках, балалайках, рылях и волынках, заключали отделение Бахуса; пел хор пьяниц.

Третье отделение маскарада, перед ним знак или щит с надписью: „действия злых сердец", — представлял ястреба, терзавшего голубя; паука, спускающегося на лягушку; кошачью головку с мышью в зубах и лисицу, давящую петуха. Нестройный хор певцов и музыкантов был в виде разных животных, представителей эзоповых басен. Наконец, появилось „несогласие", окруженное бойцами, борцами, которые нападали друг на друга, махая ножами и кинжалами; три фурия, хлещущие бичами, преследовали их.

Отделение четвертое представляло „обман". Знак отличался маской, окруженной змеями, кроющимися в розах, с надписью: „Пагубная прелесть". Тут видели цыган и цыганок, пьющих, поющих и пляшущих; колдуны и ворожеи приманивали стаю чертей и чертенят. „Обман", окруженный аферистами и прожектерами, был предшествуем хором, исчислявшим разные виды обманов.

Отделение пятое было посвящено посрамлению невежества. На знаке выставлен был нетопырь, черные сети и ослиная голова. Хор представлял слепых, ведущих друг друга; четыре человека, держа замерзлых змей, грели и отдували их. Невежество величалось на осле и толпа ленивых, зевая, сопровождала праздность и злословие.

Отделение шестое обличало ябеду и лихоимство. На знаке видно было изображение Гарпии, окруженной крапивой, крючками, денежными мешками и изломанными весами. Под знаком надпись: „Всеобщая пагуба". Ябедники, сопровождаемые духами ябеды, и стряпчий крючкотворец открывали шествие. Подьячие шли с знаменами, на которых написано было крупными буквами: „завтра".

Несколько замаскированных, в виде длинных огромных крючьев, тащили за собой взяточников, обвешанных крючками; поверенные и сочинители ябед шли с сетями, опутывая и стравливая идущих людей разного звания; хромая правда тащилась на костылях с переломленными весами; сутяги и аферисты гнали ее, колотя в спину туго набитыми мешками. Лихоимство, прислуживаемое криводушниками, сидело на яйцах, из которых вылуплялись гарпии. При хоре „Взятки, жизни красота", два приятеля Кривосуд-Обиралов и Взятколюб-Обиралов ехали, беседуя о взятках, а прислужники их рассыпали вокруг на пути крапивные семена. Наконец, шли обобранные тяжущиеся с пустыми мешками, печально опустив голову.

Отделение седьмое имело на знаке изображения летающих четвероногих зверей и человеческое лицо, обращенное вниз, и представляло мир навыворот. Хор был в одеждах наизнанку, два трубача ехали на верблюдах, а литаврщик на быке; четверо шли задом; слуги в ливреях везли открытую карету, в которой разлеглась лошадь; щеголи везли другую карету с посаженной в ней обезьяной; несколько карлиц с трудом поспевали за великанами, за ними подвигалась люлька со спеленатым в ней стариком, которого кормит мальчик. В другой люльке лежала старушка, играла в куклы и сосала рожок, а за ней присматривала маленькая девочка с розгой. Наконец, везли свинью, покоющуюся на розах; за нею брел оркестр певцов и музыкантов, в котором главные лица были: поющий осел и козел, играющий на скрипке; четыре маляра ехали на коровах. Диоген с фонарем в руке катался в бочке. Гераклит и Демокрит, смех и горе, несли шар земной, а за ними шесть ветряных мельниц, махая крыльями, представляли любителей пустословия.

Отделение восьмое назначено было к осмеянию тщеславия и спеси. Знак украшался павлиньим хвостом, окруженным нарциссами, а под ним зеркало с отразившейся в нем надутой харей и с надписью „самолюбие без достоинств". Хор составляли невольники.

За трубачами и литаврщиками следовали скороходы, пажи, гайдуки, предшествуя пышной карете спеси, и окружали ее.

Отделение девятое представляло мотовство и бедность с сопровождающими их; на знаке виден был опрокинутый рог изобилия, из которого сыпалось золото в сор, с надписью: „беспечность о добре". Хор шел в платьях, обшитых картами; два знамени были составлены из множества сшитых карт. Потом шли рядом пиковый валет, король и дама, за ними трефовый валет, король и дама, после того червонные, потом бубновые. Их сопровождала слепая фортуна, за нею шли с гордым видом счастливые игроки, печальные и с растрепанными волосами шли проигравшиеся; за ними брели двенадцать нищих с котомками.

Целая толпа картежников с колодами карт сопровождала шествие, замыкавшееся колесницей Венеры, с сидящим возле нее купидоном. Несколько мужчин и женщин привязаны были цветами к колеснице; наконец шла роскошь, бедность и скупость с своими последователями: мотами, убогими и скрягами, в характерных масках; четырнадцать кузнецов шли за скрягами; за ними подвигалась огнедышащая Этна, на которой Вулкан с циклопами ковал громовые стрелы на поражение пороков.

Все это составляло только половину маскарадного хода, другая была еще великолепнее. Она открывалась колесницей Юпитера-громовержца и последующие за ней группы были одна другой приятнее. За хором пастухов, играющих на флейтах, следовали двенадцать пастушек. Хор прелестных детей с оливковыми ветками славил дни золотого века и сошествие Астреи на землю.

Двадцать четыре часа, в одежде, блестящей золотом, окружали золотую колесницу, в которой Астрея призывала улыбкой радость. Ее сопровождал хор поэтов, увенчанных лаврами, но вот появился целый Парнас с музами и Аполлоном в колеснице.

Земледельцы с орудиями полевых работ, искусства, науки, художества, при звуке труб и литавров предшествовали колеснице Добродетели, которую окружали сановитые старцы в белой одежде и лавровых венках. Герои, наиболее прославленные историей, ехали на белых конях, за ними шли законодатели, философы. Хор детей в белых одеждах, с зеленеющими ветками, с венками на головах, предшествовал колеснице торжествующей Минервы. Надь нею видны были Победа и Слава.

Маскарадное шествие заключалось горой Дианы, озаренной лучезарными светилами.

'Гаков был маскарад, поставленный под распоряжением Волкова. Хоры сочинены были отчасти Херасковым, отчасти самим Волковым.

Маскарад этот стоил жизни Волкову. Раз объезжая с этим маскарадом в февральские морозы московские улицы, он простудился и скончался 9 февраля, в четверг, на масленице.

М. В. Карнеев.

Московский листок, Иллюстрированное приложение № 8, 21 февраля