Неудавшийся Монтаньяр

13 февраля 1918 года - на следующий день после занятия Новочеркасска и войсками Голубова, в город вслед за первыми отрядами красной гвардии въехал Медведев -  один из немногих деятелей большевизма на Дону, не избранный на месте и назначенный на специальный пост центральной советской властью. Он был назначен  на должность военного комиссара по борьбе с контрреволюцией в Новочеркасске.

Новочеркасск - очаг заразы, "осиное гнездо» гидры контрреволюции и назначение сюда комиссаром по 6орьбе с контрреволюцией—назначение весьма серьезное,  ответственное, свидетельствующее о большом доверии к назначаемому лицу.

Доверие народных комиссаров Медведев оправдал  вполне. Коли же дела своего не довел до конца, то — не его в том вина. Ему помешали довести до совершенства борьбу с контрреволюцией, партнеры оказались людьми трусливыми и мелкими, а то бы Новочеркасск пережил такие дни, какие ему и не снились.

Кем был до революции —это выяснить не удалось, он об этом сам умалчивал. Иногда говаривал о каторге, о ссылке, но очень туманно и неопределенно.

Но ближе его знавшие говорили, что если и была каторга, то не политическая. Он убил помещицу-старуху с целью ограбления и за это был отправлен на каторгу.

Выдавал себя за рабочего, но это ему плохо удавалось: все обличало в нем интеллигента—и манера говорить, и весь внешний облик.

Роста он был высокого, худой, стройный, с нервными движениями, отрывистой речью, черепаховым пенсне на изогнутом птичьем носу.

Вообще в его лице было что-то птичье, а несколько закинутая назад голова сообщала ему вид высокомерия.

13 февраля Медведев въехал в Новочеркасск. И в это число чертовой дюжины приступил к своей работе.

Новочеркасск дал ему обильную пищу. Кадеты, китайцы, юнкера, офицеры, партизаны, сестры милосердия, священники, чиновники, журналисты, наконец, просто прилично одетые люди схватывались на улице и уводились, куда придется. Видимо, вопрос о концентрационных местах не был разработан заранее. Тут царил большой беспорядок и произвол. Однако, все же существовало три таких пункта:    вокзал, гауптвахта и кабинет Медведева.

Вокзал место для обреченных. «Отправить на вокзал»— было выражением сакраментальным, условным, и равнозначащим—«взять на мушку», «ликвидировать».

Гауптвахта была, сравнительно, тихой пристанью. Сводимые сюда арестованные терпеливо или нетерпеливо—в зависимости от собственного темперамента, дожидались движения воды, т. е. следствия, дознания или вообще чего-либо на эти акты похожего.

Им ждать приходилось подолгу. Ибо все следственное производство, если только в данном случае термин этот применим, именно и сосредоточивалось в медведевском кабинете, куда в десятых числах февраля толпами приводились «враги народа».

Тут над ними и вершился суд.

И следователем, и судьей был столичный комиссар, суд которого отличался двумя несомненными свойствами: скоростью и определенным однообразием. Резолюции его всегда выливались в одно и то же слово: «расстрелять».

Некий доктор, посетивший по какому-то делу Медведева и просидевший у него всего навсего восемь минут, успел насчитать слово «расстрелять», вылетавшее из уст неистового комиссара пять раз. Это были все, так сказать, заочные приговоры, выносимые в виде резолюций на доклады о том, что вот-мол привели «кадета», «юнкера» или просто «буржуя».

Кроме этого упрощенного судопроизводства, в том же атаманском дворце Медведев устроил и нечто похожее на какой-то трибунал.

Здесь приводимые контрреволюционеры имели возможность кроме медведевской, обозреть еще десятка два комиссарских физиономий.

Но по существу дело от этого не изменялось, так как приговоры выносились также единолично Медведевым и опять-таки сводились к тому же—«расстрелять».

Так продолжалось около недели.

К этому времени приток арестуемых и приводимых в комиссарский кабинет почти иссяк, и Медведеву оставалось лишь обратить свое внимание на сидельцев гауптвахты. Но, оглянувшись на пройденный путь и посмотрев на то, что его ожидает на гауптвахте,— Медведев остался недоволен. И оконченная и предстоящая работы не представляли из себя чего-нибудь планомерного, так как, хотя и многочисленные, но все же случайные расстрелы хватаемых на улице людей не удовлетворяли борца с контрреволюцией.

Видимо, рассуждал он, как тот римский император, который сожалел, что у всего человечества не одна голова, чтобы легко было бы взять и срубить ее.

Медведеву нужно было исчерпывающее мероприятие. В работе «в розницу» он разочаровался и решил сменить ее «оптовым» делом.

Тут формулу «все дозволено» он вздумал применить широко. Так широко, что Раскольникову—Достоевского с его старухой-процентщицей оставалось только сконфузиться и уйти со сцены.
    
На определенный день—число не помню—Медведев назначил регистрацию всех живущих в городе офицеров.

И мера эта по результатам своим превзошла его ожидания: явилось офицеров около двух тысяч.

Ставка оказалась слишком крупной даже для Медведева.

И он прежде, чем сыграть vа bаnс, т. е. попросту расстрелять все две тысячи, решил испросить на то согласия у казачьего гарнизонного комитета.      

Но там карта его оказалась битой, удар сорвался и Медведев едва унес ноги, так и не обрубив голов Новочеркасской гидре.

Любопытно отметить, что этот комиссар по борьбе с контрреволюцией в Новочеркасске о жизни этого самого Новочеркасска нисколько не был осведомлен.

Я имел удовольствие быть допрошенным Медведевым в качестве арестованного за сотрудничество в «Вольном Доне» и из хода допроса выяснилось, что ему не было известно даже то обстоятельство, что газета эта была органом Войскового Правительства и когда я вскользь упомянул об этом, то он с живым интересом заставил меня повторить это показание, и единственно его одного изо всего моего допроса он и записал у себя в книжке.

Правда, что, кроме этого показания, ему от меня, к каким приемам, иногда довольно искусным, он ни прибегал, ничего другого добиться не удалось; зато и произнес он, окончив допрос, по моему адресу все то же свое излюбленное словечко—«расстрелять».

Но только он не успел привести приговор свой в исполнение: следующий день был днем его бегства.

После 4 апреля, когда Новочеркасском вновь овладели большевики, Медведев на несколько дней вновь появился у нас, но лишь в качестве наблюдателя.

Так как он понял, что дело большевизма на Дону проиграно.

Медведев исчез...

Он был монтаньяром по определенной бескрайности своих стремлений, но монтаньяром-неудачником, благодаря ничтожной численности его единомышленников.

А. Бошич.

Донская волна 1918, №07

Еще по теме