Е. Н. Чириков
Паж до седых волос матушки-Волги—Евгений Николаевич Чириков на Дону, на Кубани.
Седина серебрит его волосы, седина в бороде, но он бодро идет, как и раньше, верит, как раньше, и любит, как раньше.
А на Дон, на Кубань он пришел потому, что ведь именно он—отец "Юности", бард молодежи, ее славословец и певец. И если молодежь под трехцветным знаменем Корнилова борется за молодую Россию, то и отец „Юности" здесь. Он благословляет ее поход, он скорбит ее печалями.
На его ласковых рассказах, его эллегически-русских романах и повестях воспитывалась молодежь, ныне рать Корнилова и Деникина.
Чириков в ней взрастил семена любви, Чириков взлелеял нежную грусть и тихую улыбку.
Были и другие писатели, но писателей нежных, от задушевной русской сказки, кроме Чирикова, днем с огнем поискать.
В его слове - мечта, а мечта всегда влечет молодежь.
И вот она от мечты и за мечту о России отдает свою жизнь, самое дорогое.
И отец „Юности"—Чириков идет к молодежи.
Через советские рогатки от Петрограда—с дальнего севера она идет на юг. Ведь армии молодежи, рати мечтателей русских он отдал своего сына.
На юг едет не только отец "Юности", но и просто отец.
Он ищет своего сына. Может быть, сложил его сын горячую голову на Дону иль Кубани?
Едет через рогатки.
В Коломне чуть не расстреляли.
В Сормове еле ушли во время перестрелки.
Те „Мужики", которых любил писатель, в шинелях красной гвардии хватали его за плечо и вели через весь город, писателя—гордость России, в следственную комиссию.
Меньшевики должны были доказывать большевикам, что писателя можно и не сажать в тюрьму.
Так свободная Россия платила старому писателю за испытания в его юности, за тюремные казематы прошлаго, за заслуги перед словом печатным.
Но молодо сердце в старом писателе.
Он бодр...
Как отца, его посетило несчастье. Его сын потерял ногу. И раненого юного Чирикова красногвардейцы били но ноге прикладами.
Но и это испытание не сломило писателя.
Он бодр.
Слушал его рассказ о скитаниях по советской России и завидую стойкости, силе душевной стараго писателя.
В нас, не видавших испытаний старого писателя, нет той веры, которую не убили в Чирикове лишения и скитания.
Чириковской любовью спасется Россия.
Родина гибнет, но не погибает, ибо Чириковы зажгут угасшие огни веры, угасят отчаяние и убаюкают горе души сказками пленительными.
Много зла и обид причинил русский народ Чирикову и Чириковым, но они—Чириковы—видят все же в нем не одного зверя, но и русскую душу в звере, широкую и сильную.
* * *
Судьба-затейница... Юность умирала, и воскресла на полях донских и кубанских. Юность, которую вскормили не одни курганы донские, не одни пажити кубанские.
В донскую волну влилась волна широкой многоводной Волги. Текли потоки с Урала, Онеги и Печеры.
И когда юность воскресла от смерти, пришел к ней ее старый певец Евгений Николаевич Чириков!
В детстве он рассказывал молодежи о „Тайнах лесных", украшал ее путь „цветами воспоминаний".
И теперь, когда молодежь, гонимая и истерзанная, расправила крылья и готова к полету на север—он пришел к ней со словами любви.
Еще раз: судьба-затейница. Там, где молодежь— там и ее певец-славословец.
Его слово—не слово, за ним и дело.
Ибо разве, не дело—отдать сына в рать молодежи, благословить его на путь тернистый, если им идет вся молодежь.
Виктор Севский.
Донская волна 1918 №11
| 