Ленин о Каледине и Богаевском

В бешеных нападках комиссаров на «контрреволюцию» больше всех доставалось Каледину и Богаевскому. Лейб-орган большевиков «Правда» не жалела красок для изображения донских вождей. Нельзя сказать, чтобы «Правда» не имела успеха. Я в то время жил в Петрограде и с грустью наблюдал, как рабоче-красногвардейские отряды большими массами направлялись к Николаевскому вокзалу, чтобы идти «завоевывать» Дон.

Совет союза казачьих войск, членом которого я состоял, отдавал себе ясный отчет в том, что угрожает Дону. До того времени он не входил ни в какие деловые сношения с советской властью, но теперь, чтобы предотвратить грозу, нависшую над донским казачеством, он вынужден был сделать визит Смольному.

Туда была отправлена делегация, в которую вошел и пишущий эти строки. Я несколько раз бывал в большевистской штаб-квартире, и тем не менее, отправляясь в этот раз, я испытывал какое-то особенное волнение. Решалась судьба Дона.

Самый Смольный показался мне особенно отвратительным. Впрочем, он таковым был и на самом деле. На каждом шагу можно было натолкнуться на кучи мусора и грязи. Если бы не вооруженная стража, то можно было подумать, что вы вошли в трактир низшего пошиба. Невеселые мысли навеяла на нас эта обстановка.

Нам сообщили, что нашу делегацию примет сам Ленин.

Нас ввели в средней величину комнату и сказали:

— Подождите здесь, сейчас о вас доложат.

Не успели мы как следует оглядеться, как к нам приблизилась довольно невзрачная фигура и стала здороваться.

— С кем имею честь?—начал было я.

— Ленин-Ульянов, моя фамилия Ленин!—скороговоркой ответил подошедший.

Низенький, плюгавенький, с небольшим брюшком, в черной паре довольно подозрительной чистоты он своей наружностью напоминал приказчика из захолустного местечка. Еще непригляднее было его лицо: синий цвет кожи, плоский нос, маловыразительные черты лица. Но всего неприятнее были его глаза: маленькие, глубоко сидящие и беспокойно бегающие они не смотрели прямо на человека и были подернуты какой-то дымкой, точно думал он все время одну затаенную думу, а все эти разговоры с многочисленными посетителями являлись для него лишь неизбежным злом, не могущим, впрочем, изменить его взглядов на давно вырешенные им вопросы.

— Правда ли, что вы по происхождению —донской  казак?—спросил кто-то из нас Ленина.

— Что вы, что вы—поспешил отказаться глава России,— ничуть не бывало, я—симбирский дворянин.

Ленин был предупрежден о цели нашего посещения и потому, вопреки нашему ожиданию, сразу же заявил, что карательные отряды на Дон действительно посылаются. В дальнейшем у нашей делегации произошел с Лениным такой диалог.

— Чем вызвана посылка на Дон карательной экспедиции?

— Тем, что Каледин и Богаевский ведут контрреволюционную политику, не отвечающую интересам «трудового казачества».

— Это не совсем так. Каледин и Богаевский пользуются абсолютным доверием Войскового Круга, много раз последним переизбирались, а потому не может быть и речи о том, что они ведут личную политику, не отвечающую интересам широких масс. Каледин и Богаевский и вообще все войсковое правительство лишь исполняют волю Войскового Круга, хозяина Донской области.

— Но ваш Войсковой Круг представлен лишь офицерством и буржуазными элементами и в нем не слышно голоса «трудового казачества».

— Это неверно. Выборы в Войсковой круг производились по четырехчленной формуле, по самому как видите, демократическому принципу и представлен он в подавляющем большинстве казаками-хлеборобами и казакими-фронтовиками и раз он так дружно стоит за Каледина и Богаевского, очевидно, он одобряет политику последних.

— Но ведь вы не станете отрицать того, что у вас в Новочеркасске собираются все контрреволюционные элементы. Зачем, например, вы даете приют у себя таким, как генерал Алексеев и Родзянко?

— Мы не видим основания отказывать названным лицам в возможности жить у нас, раз они не совершили никакого преступления. В этом отношении мы хотели подражать англичанам, дающим право жить у них всякому политическому эмигранту, раз он не нарушает местных законов, и вы, вероятно, слышали уже о восстановлении у нас старого доброго обычая, что «с Дона выдачи нет».

Помню, при этом покойный ныне член совета Худяков, полушутя, полусерьезно добавил:

— Если бы вам, Владимир Ильич, грозил здесь самосуд и вы бы искали спасения у нас на Дону, то, наверное, вас бы оттуда не выдали и во всяком случае защитили бы от несправедливой расправы.

— Уж будто бы?—улыбаясь, спросил Ленин.

— Конечно,—тоже смеясь ответили мы.

— Но что вы скажете о бесправном положении у вас иногороднего населения?

— Это тоже неверно. Постановлениями круга предположено наделить крестьян землей по нормам, имеющим быть установленными Учредительным Собранием, а во всех прочих отношениях по возможности уравнять с казаками.

Вам, вероятно, уже известно, что и правительство Донское на половину состоит из представителей иногороднего сословия, так что говорить о бесправном положении не казачьего населения на Дону, по нашему не приходится. Вообще же делегации совета союза казачьих войск представляется непонятным, почему совет народных комиссаров, ставящий в основу управления Россией принцип самоопределения народностей и уже признавший за некоторыми ее областями, например, за Финляндией право даже на полное отделение, в то же время за Донской областью не хочет признать права только на самоопределение, хотя она населена самым лояльным и притом чисто русским населением.

Делегация готова считать все происходящее плодом недоразумения, что уже было при Керенском, когда Верховский мобилизовал против Дона два военных отряда, в то время, когда там и не думали помышлять о каких бы то ни было агрессивных действиях против Временного Правительства. Боязнь, что родной Дон может сделаться ареной междоусобной кровавой бойни, избежать которую вероятно не прочь и совет народных комиссаров, понуждает и совет союза казачьих войск обратиться к народным комиссарам с предложением отправить на Дон уполномоченных советской власти, чтобы убедиться, что там налицо нет никаких поводов для обвинения Войскового Правительства и Каледина в какой бы то ни было контрреволюции.

В заключение делегация предлагала себя в заложники Смольному, если у последнего возникнут сомнения в неприкосновенности советской делегации на Дону.
    
Из беседы с Лениным я вынес убеждение, что дело не в Каледине и Богаевском. Мне даже показалось, что и сам Ленин не верил в их реакционность.

В заключение мы заявили Ленину, что на наш визит он не должен смотреть, как на факт признания советской власти: это бы не отвечало убеждениям самого совета и, кроме того, он на это не уполномочен Войсковым Правительством.

Ленин обещал нам дать окончательный ответ на следующий день после того, как посоветуется с Троцким.

Но на следующий день нам сообщили, что у народных комиссаров не встречается надобности в беседе с нами, а еще дня через три ленинцы разгромили наш совет, а нас самих заключили в подвалы Смольного.

П. И. Ковалев.

Донская волна 1918,  № 11

Еще по теме