Кто же Керенский?
Недавно в печати («Есho de Раris») появилась часть разоблачений о Керенском, Троцком, Нахамкесе, с ссылкой на меня, как на лицо, которое может удостоверить факты из отношений их между собой.
С тех пор, как генерал-квартирмейстер Штаба Петроградского Военного Округа того времени, я получил много запросов с просьбой высказать свое мнение.
Да. Все это правда. Керенский освобождал из под ареста этих лидеров большевиков. Но этого мало, в действительности для большевизма им сделано гораздо больше, чем было рассказано до сих пор.
На этот раз, по некоторым соображениям, я поведаю только вкратце о нескольких событиях.
Они изобилуют такими многочисленными подробностями и имеют такое большое число участников и очевидцев, что всякая попытка их отрицать, откуда и от кого бы она ни исходила, не достигнет цели и легко может быть опровергнута.
Факт отмены Керенским ареста Троцкого и Нахамкеса в июле 1917 года, конечно, не был оставлен без внимания Штабом Петроградского Военного Округа и немедленно был опротестован Министру Юстиции (Скарятину), как генерал-прокурору. А последний, через два часа, официально подтвердил распоряжение Керенского о действительной отмене двух названных арестов.
Эти три часа утра 7-го июля и была та историческая дата, когда Керенский начал поворачиваться в сторону большевиков.
Нахамкес тотчас же бежал в Мустамики, где, вопреки запрещения Временного Правительства, через три дня все же был арестован специальным ордером Штаба Округа и доставлен в Петроград.
Ко всем многочисленным обвинениям, выдвинутым при его первом аресте (к ним я вернусь впоследствии), прибавилось еще и новое - укрывательство в своей квартире в Мустамяках Ленина, которого разыскивало Временное Правительство. Но приказом Керенского Нахамкес немедленно, сию же минуту, был изъят из ведения Штаба Округа, а через несколько часов, заступничеством того же Керенского, был и совершенно освобожден.
Такое распоряжение вызнало недоумение, тем более, что аресты Штаба Округа были не произвольными, а обставлены законно: каждый арестованный попадал в одну из одиннадцати юридических комиссий Штаба, работавших по ликвидации большевистского восстания в июле.
На разборе упомянутого дела об аресте Нахамкеса в Штабе присутствовал президиум петроградского совдепа: Чхеидзе, Сомов и Богданов.
Какой же беззастенчивостью надо обладать, чтобы утверждать в печати («Есho de Раris» и «Общее Дело» № 66, 1920 года), как это сделал Керенский, будто Нахамкеса никогда даже и не арестовывали, а потому, якобы, и освобождать его Керенскому не приходилось.
Именно после этой памятной для многих ночи, утром. 10 июля, Керенским были официально отняты у Штаба Округа права арестов большевиков.
Идя той же дорогой, на другой день, то есть 11 июля, Керенский приказал главнокомандующему (Половцову) прекратить разоружение большевиков.
На этом следует остановиться подробнее.
У большевиков имелись склады оружия на различных заводах. Штаб Округа был буквально завален точными данными о большом количестве таких хранилищ.
После июльской неудачи, опасаясь потерять это оружие, большевики стали разносить его по квартирам. Стоит себе представить состояние Петрограда того времени, чтобы ясно понять, что оружие, разнесенное по частным квартирам, уже совершенно ускользало от правительства.
Требовались быстрые энергичные меры, к которым и было приступлено Штабом Округа: немедленно отобрано оружие у нескольких десятков городских большевистских организаций и приступлено к тому же на крупных заводах. Но успели только разоружить Сестрорецкий и вывезти его склад оружия (экспедиция прошла очень удачно), так как глава Правительства Керенский неожиданно приказал прекратить эти разоружения. Свое решение он мотивировал тем, что русский народ в сознании своем настолько подвинулся вперед, что граждане поймут разумность требования, и большевики добровольно сами отдадут нам оружие.
Штаб Округа напрасно доказывал нелепость подобного предположении, пререкался; генерал-квартирмейстерская часть отказалась писать порученное ей на эту тему воззвание под предлогом, что не обладает таким даром слова, которое могло бы заставить большевика добровольно принести и сдать свое вооружение.
Тогда Керенский приказал Штабу разработать только техническую сторону воззвания: разделить Петроград на районы, назначить сборныя места, приемщиков, склады, перевозочные средства, караулы, время сдачи и проч. и в таком виде представить работу ему, текст же самого воззвания (лирику и очевидно пафос) он взял лично на себя. Но даже столь даровитый мастер слова не сумел преуспеть в сознании гражданина.
Воззвание было написано, расклеено, но увы, подействовало только на старых, доверчивых буржуев: сданным оказались только несколько пистолетов и сабель эпохи русско-турецкой войны. Все перевозочные средства и приемщики вернулись ни с чем пустыми.
Да! Но в октябре, когда большевики свергали Временное Правительство и расстреливали честных людей, Керенский мог увидеть, воочию убедиться сколько у большевиков оказалось «не сданного» оружия, и у кого доразвилось сознание, а у кого нет.
То был роковой шаг, страшный час, источник, из которого хлынул кровавый поток, затопивший нашу родину.
Эти распоряжения мне ярко памятны, так как одновременно с представлением разработанной технической стороны пресловутого воззвания, в Штабе Округа были поданы и прошения об отставке.
Всего не перечислить в кратком пересказе трагических моментов, их было много этих роковых решений, чреватых тяжкими последствиями.
Может быть дальнейшим моим изложением событий из эпохи «Великой провокации» точнее выяснится кто же Керенский.
Борис НИКИТИН.
Отечество, 1921 г. № 1, 1 марта
|