По материалам периодической печати за июль 1917 год.

Все даты по старому стилю.

ПЕТРОГРАД. (19 июля). Военный комиссар на юго-западном фронте, Савинков назначается товарищем военного министра, при чем на него будут возложены обязанности замещать Керенского в его отсутствие из Петрограда ведать гражданскою частью военная ведомства и присутствовать на заседаниях временного правительства.

 Новый Управляющим военным министерством

   Правительственный кризис разрешен и новый кабинет сформирован во главе с А. Ф. Керенским. В министерство входят социалисты, кадеты, радикал-демократы. Ни для кого не тайна, однако, что представительство всенародное, какое желали бы видеть в правительстве, не нашло себе полного выражения. Новый кабинет носит характер правительства компромисса.

   Управляющим военным министерством назначен Б. В. Савинков, выступавший недавно с категорическим требованием смертной казни для изменников, доведших армию до развала и катастрофы.

   Детство и юность Бориса Викторовича Савинкова протекли в Варшаве, где жил его отец — мировой судья. там же он окончил гимназию. Затем поступил в Петроградский университет. Товарищем его по гимназии, а впоследствии и по боевой организации с.-р. был известный террорист Каляев. В 1899 г. студент Савинков за беспорядки был уволен из Петрогр. унив. и выслан в Вологду, где познакомился с Брешко-Брешковской. Это знакомство сыграло решающую роль в направлении политической работы Бориса Викторович(а).

Он вступил в партию с.-р. видным работником, которым остается и поныне. За время своей революционной деятельности Савинков был арестован много раз. В 1903 оду он руководил делами боевой организации партии социалистов-революционеров, был членом центрального комитета партии с.-р., принимал участие в убийстве Мина, в деле Плеве, в убийстве московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, в покушении на адмирала Дубасова и в покушениях на царя, ныне свергнутого великой революционной русской армией и народом. Участвовал во многих политических убийствах и покушениях.

В мае 1906 года Савинков был арестован в Севастополе по обвинению в покушении на коменданта Севастопольской крепости генерала Неплюева, но бежал из-под стражи накануне смертной казни.

   В 1907 г. Савинков бежал за границу, где много работал для дела великой русской революции и теперь в апреле вернулся на родину.

Б. Савинков и Гобечиа

Как известно, комиссары временного правительства, Савинков и Гобечи вместе с Максимилианом Филоненко нашли в себе столько гражданского мужества, чтобы, не боясь обвинений в контрреволюционности, выступили с категорическим требованием смертной казни для изменников, доведших армию до развала и катастрофы.

«Армейский Вестник» печатает под портретами Савинкова и Гобечиа следующие биографические сведения:

Детство и юность Бориса Викторовича Савинкова протекли в Варшаве, где жил его отец, мировой судья. Там же он окончил гимназию, затем поступил в петроградский университет. Товарищем его по гимназии, а впоследствии и по боевой организации с. р. был известный террорист Каляев.

В 1899 году студент Савинков за беспорядки был уволен из петроградского университета и выслан в Вологду, где познакомился с Брешко-Брешковской. Это знакомство сыграло решающую роль в направлении политической работы Бориса Викторовича. Он вступил в партию с.-р. видным работником, которым остается и поныне. За время всей революционной деятельности Савинков был арестован много раз. В 1905 году он руководил делами боевой организации партии социалистов-революционеров, был членом центрального комитета партии с.-р., принимал участие в убийстве Мина, в деле Плеве, в убийстве московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, в покушении на адынр. ла Дубасова и в покушениях на царя, ныне свергнутого великой революционной русской армией и народом, участвовал во многих политических убийствах и покушениях.

В мае 1906 Савинков был арестован в Севастополе по обвинению в покушении на коменданта Севастопольской крепости генерала Неплюева во бежал из-под стражи накануне смертной казни.

В 1907 г. Савинков бежал за границу, где много работал для дела великой российской революции, и теперь, в апреле, вернулся на родину, чтобы работать сообща со свободным революционным народов. Когда в конце марта и в апреле обнаружился достаточно ясно полный развал нашей армии, временное правительство в целях поднятия боевой силы армии для содействия правительственным начинаниям по переустройству армии на демократических началах решило послать в армии своих комиссаров. В одну из армий нашего фронта был послан Савинков.

Много тяжелых минут пришлось пережить Савинкову в своей работе. Особенные усилия пришлось приложить в борьбе с дезорганизуйщим влиянием большевиков. Идя по избранному пути с неослабной настойчивостью, Савинков в короткое время сумел сплотить сознательные силы и привить солдатам принципы революционных боевых организаций.

Помощник Савинкова, Владимир Павлович Гобечиа, родился в Кутаисе, окончил там гимназию, затем поступил на юридический факультет одесского университета и принимал активное участие в политических выступлениях революционного студенчества, за что был выслан на Кавказ.

В годовщину исполнения столетия присоединения Грузии к России В. П. принял видное участие в демонстрации протеста, организованной революционными грузинскими группами. В результат этого выступления последовали арест В. П. Гобечиа, изгнание из университета и переход на нелегальное положение.

В скором времени Гобечиа вступил в партию с.-р. и в летучую боевую организацию с.-р., в которой принимал деятельное участие. Затем он был арестован под чужой фамилией и предан суду по 102 ст., но счастливо бежал и последние 6 лет жил за границей. Интересно отметить, что большой период жизни после 1905 г. В. П. жил под чужой фамилией и в этих условиях кончил университет, работал в Москве как адвокат, выступая по политический делам, в известном процессе Рожкова, в процессе максималистов и др.

Революция, давшая возможность нашим политическим эмигрантам возвратиться в Россию, вернула и В. П. Гобечиа. Нередко своим страстным словом, обращенным к не повинующимся солдатам, без всякого применения силы, он приводил к повиновению и исполнению боевых приказов.

Кто спасет Россию?

В. Ропшин (литературный псевдоним Б. В. Савинкова, нашего комиссара при 11 армии) в «Воле Народа» делится теми переживаниями, какие он испытал там на фронте, при отступлении нашей армии.

Налево, сзади горит Тарнополь. Направо, сзади вьются дымки. Фронт прорван. Мы отступаем. Эта мысль пронзает меня, - пронзает и не входит в сознание. Она слишком огромна. Я не могу, не смею ее вместить. Надо выждать. Надо вдохнуть всей грудью. Надо успокоится здесь, где не рвутся гранаты и где колышется полновесная рожь.

Но нет, и не может быть успокоения.

Душа наполнена печалью и гневом. Отступаем. Уходим. Бросаем пулеметы, орудия, винтовки. Бежим, как не бегали никогда, не войско, а стадо, не полки, а необузданная толпа. Неужели иссякла стойкость? Неужели торжествуют слабость, малодушие? И что станется со свободой? И что станется с моей родиной, многострадальной страной?

Десятки умерли, а тысячи побежали. Десятки дали себя убить, обороняя родину и свободу, а остальные... Что сказать? Какие слова найти? Безмерно бедствие и неисчерпаемо горе.

Как же это все случилось, как могло случиться?

Россия заболела безволием. Безволие породило безвластие. Революционная власть почти изошла словами. Обсуждения, митинги, разговоры. А пока Петроград обсуждал, армия разлагалась. И мы остались без силы и над нами падает ночь.    

«В борьбе обретешь ты право свое». Я всем сердцем усвоил эти слова, я всей душой принял их. Я жил ими и они вдохновляли меня. Но разве мы—безумные—не перековали уже мечи на орала? Армия наша занимала окопы, но кто же любовно думал о ней? Кто же мучился ее мукой? Кто же верил в ее непоколебимую мощь?

Армия—сама по себе, а Россия—сама по себе. В России больше рассуждали об «аннексиях» и «проливах», чем заботились о солдате. И в России— скажем это, посмеем сказать—не хотели победы, даже боялись ее. Победы не в смысле покорения и унижения, а победы в самом прямом, в самом непосредственном значении этого слова.

«Победим, значит какие же мы социалисты»?..

И возлагали надежды на «революцию в Германии». О, книжки, о люди без разумения!.. И армия медленно разлагалась, и армия изнывала в безвластии, и армия исходила кровью, и армия—великая армия свободного народа российского—погибала душевно, как погибает лишенный родины человек. Не было связи, не было сердечного единения, общей мысли, общей жертвы, общей молитвы. Были солдаты, которые умирали, и были граждане, которые разговаривали в столицах. И почти никто не дерзал сказать:  

 «Берегись, Россия погибнет»...

А потом совершилось. И теперь даже слепые видят, что настали сроки и времена. Не пропущены ли уже?
Горит Тарнополь, вьются на горизонте дымки. Дымки немецкой шрапнели. Но не слышно орудийного гула. Тихо в поле—в созревшей ржи. Только звенят удила, да поскрипывает седло, да лязгает гусарская сабля. Впереди еще много верст. "Как бы немцы не обошли"... Нас они, конечно, не обойдут, но ведь дело не в нас. Дело даже не в армии. Дело в Свободе. Дело в «Земле и Воле».

И я предчувствую то, что будет. И я предчувствую мрак, и кровь, и ужас, и унижение. И мне жаль, что там у выбеленной халупы я сохранил свою жизнь, что осколок впился в оконную раму и что неприятель не меток. И мне жаль, что я должен, обязан вернуться домой, и снова думать, и снова делать, и снова брать ответственность на себя.

Кто поможет? Кто спасет армию и Россию?

Поднятие боеспособности армии

Б. В. Савинков в беседе с представителями печати высказал свой взгляд на те меры, которые должны содействовать поднятию боеспособности армии. Привлечение к этой работе человека, присутствовавшего при позорном бегстве целых корпусов революционной армии и подписавшего историческую телеграмму о необходимости введения смертной казни, должно быть встречено армией весьма сочувственно и радостно.

Быть может это счастливая случайность — факт присутствия правительственного комиссара при этом позорном поведении солдат, придаст работе военного ведомства большую устойчивость и последовательность. Какими бы розовыми глазами не смотреть на болезненный рост юной революционной армии, все же надлежит признать, что мы продолжаем вращаться в области экспериментов, не имея определенной задачи ни не умея настоять на исполнении своей воли.

Несмотря на страшный урок юго-западного фронта, заставивший вернуться к такому крайнему и нежелательному способу внедрения порядка в войсках как смертная казнь, понятие «начальник» продолжает находиться под подозрением. Говорим конечно, о начальнике-офицере, ибо начальник унтер-офицер совершенно исчез из русской армии.

Мы давно слышим от всех, и в том числе и от Савинкова о необходимости внести порядок, но что сделано для этого, кроме тысяч громких фраз и десятков грозных приказов? Положа руку на сердце, приходится признать, что не сделано ничего. Мы все еще продолжаем витать в заоблачных высях, откуда отдельные лица спускаются на землю лишь при столкновении с горькой действительностью, как то было, напр., с составителем приказа № 1, а развал армии, с которым борются грозными приказами, продолжается, а приказов никто исполнять не хочет, да и не знает.

Старая начальническая мудрость говорит, что малейшее послабление в требованиях, малейшее бездействие власти ведет к полному безвластию. Отнять у начальника дисциплинарную власть, передав ее в руки безответственных солдатских комитетов, равносильно тому, чтобы, связав птице крылья, заставлять ее летать.

Результат один: птица расшибется, как расшибся и доблестный русский офицер.

К сожалению, взгляд на офицера эволюционирует весьма мало, и по-прежнему приходится слышать заявление о контрреволюционном настроении старшего офицерского состава. Даже Савинков не избег этой заразы и заявил о необходимости почистить высший командный состав, известный процент которого «граждански не подготовлен», не любит солдат и не понимает их.

Таким образом, как и раньше, военное ведомство ведет борьбу не с истинными виновниками разрухи армии, не с распущенными и забывшими свой долг солдатами, а с офицерами, никогда не отказывавшимися от исполнения своего долга. Солдатская масса прекрасно понимает и чувствует это отношение к офицерам и конечно учитывает его в своих выступлениях.

Мы писали уже однажды о том, что борьбу с развалом армии следует вести не в офицерском направлении, а в солдатском; нужно перестать заигрывать с солдатской массой, а твердо поставить определенные требования порядка и добиться исполнения этих требований. Нужно поставить превыше всего войну и ее требования, внушив солдатской массе, что все гражданские свободы настолько мелки по сравнению с величием чисто профессиональной задачи армий, что ими теперь необходимо поступиться.

Поэтому приветствовать войсковые организации только за то, что они «сослужили огромную службу в смысле гражданского развития армии» и не упомянуть даже о их роли как военных организаций, как то сделал Савинков, мы не стали бы. Коли, по мнению Савинкова, восстановление дисциплинарной власти начальников нежелательно, то военное ведомство должно установить более серьезную ответственность за нарушение дисциплины с одной стороны и за бездействие власти комитетов, обязанных ее блюсти.

Обзор печати

Злобой дня, несомненно, является беседа нового управляющего военным министерством Савинкова, с представителями печати о военном моменте.

«Новое Время» комментируя эту беседу, совершенно правильно задается вопросом — почему у новых людей, призванных спасать Россию, в эти позорные дни не хватает мужества договаривать до конца свое заслуженно-стыдливое признание?

Почему они не найдут в себе силы сказать, что они без вины обвинили весь командный состав, забросав его грязью авансом и в одночасье забыв его беспримерные жертвы на фронте за три года войны, его верность воле народа, ярко проявленную в памятный день 1-го марта... Они забыли, как в этот день целая толпа до 5,000 офицеров здоровых и раненых, строем, при звуках марсельезы, шла к Таврическому дворцу и как восторженно ее приветствовал народ — вчерашние рабы и сегодняшние граждане...

Это то, о чем «Разведчик» говорит с первых дней революции, это тот же отчаянный вопль—«берегите офицера».

Поддерживая созданное в первые дни революции разобщение между офицерами и солдатами, вожди революции находят себе оправдание в том, что в армии до сих пор есть начальники, неподготовленные к решению серьезных боевых задач. Так почему же стоящие у власти их терпят? И почему достойные должны терпеть унижение из-за бездействия военных верхов?

Савинков оговаривается, заявляя, что „их“ надежды на офицерскую молодежь.

Бесспорно—эти надежды далеко не бесплодны, но не одна молодость и свежесть должны быть критерием при назначении начальников. Восприимчивая молодежь, конечно, быстрее проникнется партийной программой, но будет ли она располагать тем воинским опытом, без которого не дается победа в эпоху технических войн и которым располагают сотни офицеров, „не соответствующих новому строю" только потому, что они воины с головы до ног, а об их „гражданстве" никто сознательно не думал.

Заявления Савинкова интересно сопоставить с следующими словами Милюкова, сказанные им на 9-м съезде партии народной свободы.

Наступление, построенное на основе так называемой демократизации армии и революционной дисциплины, несмотря на все усилия, провалилось. И вот, гг., тут наступили дни расплаты, дни расчета за все те увлечения и утопии, которым подчинялась власть. За временным торжеством полков 18-го июня последовали черные дни позора. Дни, которые кончились ужасами варварства в Калуще и Станиславове, ужасами, от которых становится стыдно за Россию и больно и хочется бежать без оглядки. Единственное спасение оказалось в сознательных элементах армии, в офицерстве, которое в эти дни наступления стало на действительно недосягаемую моральную высоту самоотвержения...

— С поразительным самоотвержением, с чувством гражданского долга офицеры шли вперед, заменяя солдат, и гибли без счета не только от вражеских пуль. Артиллерия, которая иногда подвергалась обстрелу своих же и местоположение которой выдавалось солдатами врагу; кавалерия, наконец казаки — вот элементы армии, которые по счастью остались нетронутыми большевистской пропагандой.

Образовалась сама собой естественная повелительная задача — немедленно прекратить пропаганду и восстановить самую суровую дисциплину, настоящую, а не так называемую революционную.

Нам кажется, что оздоровление армии должно вестись не по тому пути, по которому намеревается идти Савинков, т. е. не борьбой против преданного своему долгу офицерства, виновного только лишь в том, что оно свой воинский долг ставит выше гражданского.

 

Еще по теме