По материалам периодической печати за июль 1917 год.

Все даты по старому стилю.

Приказ Московскому Военному Округу

11 июля 1917 г. №924

Гарнизоны Нижнего-Новгорода, Липецка, Ельца и отчасти Владимира поддались агитации темных сил. Свергнуты были Советы солдатских, крестьянских и рабочих депутатов. Грабили, насильничали, выкалывали глаза; полки отказывались идти на фронт.

Позор предателям.

Русской свободе революции за правду и справедливость хотят вонзить нож в спину.

Но теперь это кончено. Уполномоченный всей революционной демократией России, я стал с оружием в руках на защиту дела свободы.

Горе насильникам, горе всем, призывающим к анархии. У некоторых из них в кармане немецкие деньги.

В полном согласии с Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов я пушками беспощадно подавил контрреволюцию в Нижнем, Липецке и Ельце. И также я поступлю со всеми, кто с оружием в руках пойдет против свободы, против решений всего народа.

Схватив вооруженной рукой изменников делу свободы, я просто, братски, обратился к солдатам, которых смущали темные люди, я им объяснил, чего хочет от них многострадательная родина, что родина требует исполнения долга каждым для скорой победы и мира. И офицеры, и солдаты чистым сердцем поняли свою ошибку и с радостным сердцем, с кликами „ура“ отправились на фронт.

Мы хотим видеть свою землю свободной и счастливой, мы хотим, чтобы у крестьянина была земля, чтобы рабочий был обеспечен при восьмичасовом рабочем дне и чтобы у всех была воля.

Мы все должны исполнить свой долг вперед родиной, делать то, что велит страна, без рассуждений и споров.

Знайте, товарищи, что демократия России братски протягивает руку всем, кто любит родину, кому родина дороже жизни, хочет общей нашей работой спасти ее от гибели, к которой ее тянет германский милитаризм и контрреволюция.  

Но для изменников делу свободы революционная власть имеет лишь штык и пулемет.

Каждый солдат должен исполнить данный ему приказ, иначе мы будем не армия великой русской революции, а сброд вооруженных людей, опасный только для собственных граждан и позорно бегущий от врага.

Это—ужас и позор.

Солдаты и офицеры прекратили везде занятия, и все испытания, которые я делал, говорят, что в округе офицеры и солдаты ничему не обучены.

Требую начать занятия, тщательно проверять всех не являющихся на занятия и отдавать под суд.

Довольно слов и разговоров.

Начальники, требуйте исполнения долга от подчиненных.

За каждым законным требованием я буду стоять со всей силой, находящейся у меня в руках.

Товарищи, грозный час настал! На фронте поражение!

Или мы спасем родину, или позором покроется родная земля и дети наши проклянут нас.

Подписал командующий войсками округа, полковник Верховский.

"Московские Ведомости", № 150, 13 июля 1917 г.

Национальное бедствие

МОСКВА, 11 июля

Итак, свершилось. Катастрофа, столько времени висевшая над Россией сумрачной угрозою, теперь разразилась во всем своем ужасе. Вернее можно было бы сказать,—разражается, так как то, что мы переживаем сейчас, по многим признакам является только "началом болезней". Трудно предсказать, до каких пределов могут дойти наши несчастья и поражения, но что нас ожидает еще много страшных испытаний, это можно утверждать безошибочно.

Однако, сохраним мужество, твердость и чувство собственного достоинства. Не в первый раз нашей родине приходится проходить по раскаленным остриям национальных бедствий, но всегда до сих пор русский народ выходил из них победителем. Удары судьбы неизменно пробуждали в нас лучшие чувства. Мы никогда не боялись смотреть прямо в лицо испытаниям, мы правильно учитывали их удельный вес и значение и могучим напряжением разума и воли превозмогали их. Должно быть непременно, чтобы так случилось и на этот раз.

Как бы ни было безотрадно наше настоящее положение, но и в нем есть свои светлые и благоприятные проблески. Да, несчастье огромно, да, национальный позор ужасен, но, посмотрите, с каким самообладанием относится к событиям общество. Оно приняло удар с редкой выдержкой и удивительной твердостью. Это отнюдь не тупая покорность животного на бойне, которого вынесенные страдания заставляют с полным равнодушием относиться к ножу мясника. Нет, это сознательное, — можно даже сказать, гордое терпение человека зрелого и закаленного, исполненного решимости для дальнейшей борьбы. Мы знаем, что нам ответственности за случившееся не на кого свалить, потому что мы все виноваты в том, что произошло; мы знаем также, что нам не на кого надеяться, кроме, как на самих себя. Поэтому разве не луч во мраке то обстоятельство, что мы переживаем нашу трагедию без признаков паники, безо всяких истерик и жалоб? Будем такими же и впредь.

Катастрофа была неизбежна, и только чудо могло нас спасти от нее. Нас вполне определенно вели к ней, вели с каким-то самозабвением, не слушая ни просьб, ни предостережений. Все, что было сознательного в России, горячо молилось, молилось в смертной тоске, чтобы нас миновала гефсиманская чаша крестных страдания. Одно мгновение казалось, что наша общая молитва услышана и чудо совершилось; это было, когда наши войска перешли в наступление. Но народная радость не была продолжительна: ее развеял по ветру сперва позор петроградского мятежа, затем вящий позор тарнопольского погрома.

Что делать, мы недостойны чуда. Между 1915 годом и годом 1917 смело можно поставить знак равенства. Тогда был отход войск, и теперь идет бегство войск; тогда был Сухомлинов, теперь действует Ленин; тогда были солдаты, но не было снарядов, теперь есть снаряды, но нет солдат. Мы замкнули круг, вернувшись на прежнее место. Сухомлинов нанес смертельный удар старому строю. Ленин всадил нож в спину новому режиму. Работу нужно начинать сначала.

Верьте, для этого найдутся и силы, и энергия. Только теперь уже нет больше места для недавних розовых иллюзий. Они уничтожены. Сейчас настала пора для черновой и трезвой работы. Тот же самый Керенский, который гордился отменой навсегда смертной казни в России, дает свое утверждение приказу генерала Корнилова, где беглецам, предателям и трусам предписан расстрел. Мы перешли через перевал революционного дон-кихотства.

Кто спасет родину?

Не тот, кто умеет лишь говорить, не тот кто ходит в партийных наглазниках, не тот, кто разыгрывает из себя прекраснодушного идеалиста перед бушующим морем низменных страстей, но тот, для кого выше всего реальные интересы России, кто возьмет власть в непоколебимо твердые, железные руки, кто сумеет совместить дарованные населению гражданские права и свободу с порядком, законностью и справедливостью.

Где боль, там и лекарство; где конечное бедствие, там может оказаться и спасение.

"Московские Ведомости", № 148, 11 июля 1917 г.

В грозный час

Москва 11 июля (24 июля).

В роковую минуту для жизни страны образовалось третье временное правительство революционной России. Еще не смолкла стрельба пулеметов на улицах Петрограда, еще не раскрыты все нити немецкого заговора, как уже заговорили немецкие орудия, и неприятельские войска прорвали наш фронт на значительном расстоянии. Численное и техническое превосходство нашей армии не спасло ее от отступления и бегства; целые воинские части отказываются поддерживать своих боевых товарищей и защищать Россию. Новое временное правительство в своем первом обращении к стране заговорило о грозном часе.

Да, он действительно настал, этот грозные час общенародной опасности. Сейчас не время гадать о будущем, и было бы легкомысленно малодушно рисовать возможные мрачные перспективы. Ясно одно: при всех условиях нашего внутреннего положения, при нынешнем состоянии нашей армии опасность военного разгрома сейчас несравненно ближе и осязательнее, чем была летом 1915 года.

В первые месяцы войны Франция пережила такой же момент смертельной военной опасности. Но войска Французской республики почти под самыми стенами Парижа и на Марне защитили свою родину, свою прекрасную Францию.

Вся страна, все партии и классы стали в один фронт перед лицом врага, и лозунг «union sacrée» не был тогда пустым звуком и пустым лицемерием.

В ином, гораздо более трудном, ответственном положении встречает Россия час своего испытания. У нас, к великому несчастью, нет народного единства, и последние события резко и властно заявили об этом. Единства нет в стране, где общегосударственные задачи отступили перед партийными требованиями и перед слепым и невежественным натиском толпы. Этого единства пока нет и в правительстве. Обращение комитета Государственной Думы о создании «всенародной власти» прозвучало без всякого отклика и замолкло.

А между тем только этот путь, намеченный временным комитетом Государственной Думы, способен вывести страну из выпавшего на ее долю испытания. Перед великой разрухой в стране, перед грозной военной опасностью должны смолкнуть призывы к внутренней борьбе, углублявшие не революцию, а анархию, и оставшиеся у власти члены распавшегося правительства должны найти в себе достаточно государственного смысла, чтобы не заниматься только политическими декларациями и борьбой с мнимой контрреволюцией. Задачи, стоящие перед ними, неизмеримо сложнее и бесконечно ответственнее.

В данную минуту правительству необходимо осуществить грозные требования момента. Необходимо принять героические меры, чтобы защитить Россию от наступающего врага и остановить бегущую армию.

Власть обязана стать всенародной и руководствоваться только одной мыслью, — о спасении страны. Все живые силы народа, все политические партии, все классы и группы населения должны поддержать ее в этом деле спасения России, ее свободы и целости. Ибо действительно настал грозный, последний час испытания.

Твердая позиция

Для восстановления порядка в Петрограде, для закрепления главных позиций революции, которые сознательные и бессознательные враги народа и свободы стали как будто уже обходить как с левого, так и с правого фланга, Временным Правительством в полном согласии с Советом Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов были вызваны с фронта верные революции войска.

С июля поздно вечером представители этих войск были приглашены в Таврический Дворец на совместное заседание Исполнительных Комитетов Совета Раб., Солд. и Крест. Депутатов, где они беседовали с министром Скобелевым, председателями Советов — товарищами Чхеидзе и Авксентьевым, где и сами высказывались о неотложных задачах, стоящих перед революцией, и о том, как они сами понимают смысл своего прибытия в Петроград.

Слушая эти речи, нельзя было не удивляться политической зрелости армии. Нельзя было не радоваться тому свежему дыханию революции, что она принесла с собой; нельзя было не чувствовать, что те убеждения, которые куются человеком в постоянном созерцании наступающей на него лично смерти, исполнены крепости и иной серьезности, чем те, что слагаются в мозгу многих петроградских статистов революции, в исключительной атмосфере газет, собраний и митингов.

Петроград может быть совершенно уверен, что пришедшая с фронта армия,— это подлинный цвет русской революции. Армия не подастся ни вправо, ни влево. Ее позиция, говоря образами одного из ея ораторов, по солдатски отчетлива и крепка. Имущество русской революции сдано по описи часовым. Часовые, Временное Правительство и Совет Раб., Солд. и Крест. Деп. Часовой не смеет под страхом смерти никого допустить к охраняемому имуществу без разводящего. Разводящий— Учредительное Собрание, но и только оно. Если часовой, после сделанного предупреждения видит, что ему и охраняемому имуществу грозит опасность, он свистком вызывает патруль.

Пришедшие с фронта части—патруль, вызванный часовыми русской революции в предупреждение того, чтобы богатства созидающейся России не были бы расхищены безответственными людьми, забывшими свой долг перед революцией и Россией.

Люди, которые так ясно ставят вопросы и так ясно отвечают на них не могут быть смущены никакой пропагандой.

Пропаганда обрушится на прибывшие с фронта части с двух сторон. Штурмовать подлинно революционный дух армии попытаются как те, что думали зайти в тыл революции слева, так и те, что пытались обойти ея правый фланг.

Большевики попытаются убедить пришедшие части в том, что их обманывают, говоря, что они защищают революцию, убедить в том, что в сущности армия, сама того не замечая, уже давно во власти контрреволюции, которая заново раздувает империалистскую войну в надежде на то, что требования войны сожрут задачи революции.

Товарищам большевикам, пришедшие с фронта солдаты скажут, что во-первых, фронтовиков обмануть невозможно ибо они сами думают обо всем не хуже большевиков; что во-вторых, они не видят в наступлении контрреволюции, хота бы уже по одному тому, что слишком хорошо знают обратное, знают как часто большевистская проповедь братания и пассивной обороны отдавала части русской армии в полное распоряжение германского генерального штаба, знают, что с большевистскою проповедью всюду в армии выступают на ряду с немногими идейными большевиками, прежде всего жандармы, и замаливающие свои старые грехи офицеры держиморды; и в-третьих, наконец, армия скажет большевикам, что боязнь, как бы война не сожрала революции, для армии пустая боязнь.

Спор между войной и революцией может решиться только в солдатских сердцах. Но сердца эти уже давно решили этот спор, решили его в пользу революции тем, что осуществили ее во время войны. Война в случайном все же образе немецкого солдата три года лютым врагом стояла перед русским солдатом. Революция нанесла этому врагу смертельный удар. Как же можно думать, что солдатская масса пойдет с врагом своим, с войной, против спасительницы своей, против революции.

Это не мысль, это бессмыслица. Если солдатская масса наступает, так только потому, что она из глубины сердец своих знает, что противонародная война покойник, что жива только народная революция, и что все военные действия фронта суть действия революции, которая в эпоху мировой войны не может защищать себя иначе, как на поле брани с оружием в руках.  

Товарищам большевикам армия скажет:

„Товарищи, кому другому, но отнюдь не вам бояться как бы мы не попались в сети контрреволюции; посмотрите на себя, посмотрите как под маской ваших лозунгов творит свое темное дело голая контрреволюция.

Посмотрите на себя, задумайтесь, устыдитесь, отойдите в сторону и знайте, что мы наших красных знамен не отдадим на прокат черной силе, как вы уступаете ей ваши партийные лозунги".

Кроме большевиков и тех, что ходят под маской их, к прибывшим частям армии подойдут и другие люди с другими речами. Они прикинутся простым и встревоженным русским людом, подлинными печальниками земли русской, стражами справедливости и выразителями голоса всей России. Они будут льстить армии как заступнице и спасительнице, они будут шептать солдатам фронтовикам, что давно пора армии, подлинному хозяину России взять революцию в свои руки, что Петроград ее губит, что тут много немецких шпионов и „жидовских" денег, что революционный гарнизон Петрограда — сплошь тыловики и дезертиры, которых давно пора заменить частями действующей армии, доблестными защитниками России и революции.

Этим людям на их льстивые речи фронтовики определенно ответят:

 „отыди сатана, не соблазняй нас, и на нас не надейся".

Мы спасали Россию как могли, но вместе с нами ее спасали и рабочие Петрограда и революционный петроградский гарнизон; мы - не позволим Революции идти мимо наших требований, но мы и не хотим прибрать ее к нашим рукам; мы пришли к тылу с твердым требованием твердой революционной власти, Но мы отнюдь не мечтаем о диктатуре фронта.

Петроградскому гарнизону и петроградским рабочим, поскольку они с Временным Правительством и с большинством Совета рабоч. Солд. и Крест. Деп., мы отнюдь не противополагаем себя, плоть от плоти и кость от кости организованной в Петрограде революционной демократии. В качестве таковой мы опечаленные пришли сюда на поддержку Временному Правительству, и уйдем отсюда при первой возможности и чем скорее, тем лучше. Строить же на наших окопных страданиях свою революционную карьеру патентованных охранителей Петрограда было бы ниже нашего достоинства, противоречило бы нашей революционной совести.

Вот вкратце те соблазны, что грозят представителям Действующей армии прибывшим в Петроград.

Мы убеждены что она налево ответит:

„не беспокойтесь за нашу наивность, нас никто не обойдет и никто не одурачит",—направо— "не надейтесь на нашу силу, мы слишком сильны, чтобы злоупотреблять ею".

Федор Степун.

Русские Ведомости, № 156, 11 июля