Сумерки богов

Крушение тронов и династий стало бытовым явлением. Краткие реляции о судьбе Габсбургов, Гогенцоллернов и многочисленных мелких спутников этих звезд первой величины мы прочитываем почти как обычныя хроникерския заметки. Мы еще не осознали всю значительность этого события, не ориентировались во всех возможных последствиях его. Большинство воспринимает это, как смещение монархов, а не как крах монархизма, как эпизод, а не как политический переворот мирового значения. Обстановка, на фоне которой совершается это событие, до того грандиозна, что она затушевывает общественныя явления даже первостепенной важности.

Когда „священные", непогрешимые, неприкосновенные особы императоров, обожание к которым веками внедрялось семьей, школой, духовенством и всем общественным укладом—вдруг становятся обывателями, лишенными прав—значит произошел какой-то сдвиг как в психологии народов, так и во взаимоотношениях социальных сил.

Монархизм—это знамя определенных общественных групп, и когда знамя в бою падает,—значит знаменосец или постыдно дезертирует, или опасно ранен.

Знаменосцем монархизма, идеологами его, культивирующими слепое поклонение перед этим идолом— был класс землевладельцев, класс буржуазии; поскольку он нуждался во власти обуздывающей подавляющей, было многочисленное чиновничество—порождение централизованного бюрократизма, тайной дипломатии и пр.

Война, начатая императорами во имя интересов тех классов, на которых они опираются, кончилась победоносной революцией классов, находящихся в резком антагонизме с ранее господствовавшими.

„Гражданский мир” между классами, провозглашенный на время войны, искусственно подавлял нормальную классовую борьбу и этим накоплял много потенциальной классовой энергии, тем более, что война, которая потребовала таких колоссальных жертв от народных масс и давала такие колоссальные прибыли и выгоды верхам, обострила антагонизм, способствовала накоплению недовольства в массе, ее озлоблению, ожесточению. В процессе войны народныя массы, кроме того, прониклись сознанием своей силы, мощи, что укрепило идею народовластия в противовес единовластию.

В странах побежденных, самый факт поражения обнаружил всю подоплеку фраз о „несокрушимой мощи", „непобедимости", о благоденствии, которое ждет всех в результате войны. И немудрено, что удар направился в первую голову против тех, кто являлся источником этой фразеологии, вдохновителями, идеализаторами войны.

Политическим выражением столкновения социальных сил явилось низложение монархов, которое несомненно является концом монархизма.

Война и вызванная ею социальная перегруппировка смела остатки феодализма. Империализм в международном масштабе толкает буржуазию к поискам новых форм государственного строительства, и в проектах Вильсона, смутно намечающих контуры будущего буржуазного строя, для монархизма места уже нет. А в чаяниях пролетариата места ему давно уже не было.

Лицом к лицу с этим свершившимся фактом падения монархизма жалко звучат благочестивые воздыхания наших явных и тайных реставраторов —«боже, создай царя». Увы, и материала подходящего нет и почвы благоприятной для культивирования этого злака уже нет. И если какого-нибудь «претендента» и удастся втянуть в авантюру, то остается только пожалеть об его горькой судьбе.

Б. Фрин.

Урал 1918 № 004 (1918-11-21)