Крестьянская жизнь (апрель 1918 г.)
    
(Себежский уезд, Витебской губ.)

Положение в уезде—трагически-кошмарное. Во всем уезде голод, обещанный большевиками хлеб и доныне не получен. Крестьянство в ужасе ждет весны, доедая даже семена. Везде на сходах и собраниях только и слышится:

«Братцы, чем же весной будем пахать и сеять?».

Лесное хозяйство в уезде почти целиком бессознательно уничтожено, а в особенности красный лес—боры.

Лето довершит это окончательное уничтожение народного богатства, когда загорится наваленный и неубранный лес. На почве голода, с одной стороны, безвластия и беззакония, с другой—в уезде в ужасающих размерах грабежи, воровство и разбой. Отсюда, как следствие, народная расправа с «законным самосудом».

В уезде вырезаны три крестьянских семьи из двенадцати человек. В городе одна бедная мещанская из трех человек убита зверски с целью грабежа. Убито два низших железнодорожных служащих. Над пойманными ворами учиняется «революционный суд» с предварительным «дознанием»: вывертыванием рук, выкалыванием глаз, пытанием раскаленным железом и переломом ног и ребер.

Для окончательного самосуда над преступниками приглашается повестками за несколько дней все население не только той волости, где будет происходить суд, но и соседней, с указанием приходить обязательно всем от 16 до 80 лет.

И послушный простой народ толпами валит на это варварское зрелище, словно по почетному билету в театр или цирк.

На общий самосуд приводят, собственно говоря, добивать и пристреливать уже умирающих. Расстреливают оптом и в розницу. В Чернейской волости добиты и расстреляны 7 человек, Рыковской—2, Томсонской—1, Остиновской—1, и т. д. Половина из казненных, как уже успело выясниться, ни в чем не повинны.

Но кошмар еще больше усилился, когда стал наступать немец. Красногвардейцы и представители Исполнительного Комитета С. Р. и К. Депутатов уже обыскивали, грабили, избивали и убивали всех, кого хотели и на кого доносили. Хозяйничают и доныне в уезде и разные шайки, то под видом немецких отрядов, то под видом польских легионов, или наконец разных комитетов охраны революции, общественного порядка и т. д. Особенно бесправно положение в уезде трудовой интеллигенции и учащейся молодежи. Некоторые из народных учителей чуть не были расстреляны за то, что отказывались вести протоколы во время самосудов.

Положение церкви, а в том числе и духовенства—ужасно: все оплевано и загажено. В церковь заходят иногда во время богослужения в шапках и с винтовками и тут же допрашивают и арестовывают» священников, глумясь одновременно и над религиозными чувствами молящихся.

Многие церкви закрыты в связи с декретом отделения церкви от государства. Все имения в уезде частью распроданы с торгов «деревенской голытьбе»,— частью разграблены.

Пример: лошади продавались от 400 до 900 руб., молочные коровы—от 500 до 850 р., повозки, экипажи, дрожки, телеги, сани всех родов и видов тоже распроданы с аукциона и также «неимущим». В одном имении (Нища) племенного быка продали на мясо за 1.200 руб. местному лавочнику в товариществе с членом земельного комитета и бывшим управляющим этого имения, крестьянином с четырьмя лошадьми и десятью коровами. Что не могли продать с торгов, то разнесли по домам после драки. И напрасно «буржуазия» из лагеря вдов, инвалидов, фронтовых солдат и других «деревенских богачей» плакала, умоляла, просила комитетчиков, показывая свои рубли, уступить что-нибудь им по пониженной цене или отдать в рассрочку платежа, все это осталось гласом вопиющего в пустыне.

Самодержавный местный совет бессилен справиться с анархией и скорее своими распоряжениями помогает, чем борется с ней. За три месяца своего вседержавного существования он проявил себя лишь разгрузкой от винного спирта аптеки уездной земской больницы и разделом денег (девяносто тысяч) местного казначейства среди членов местного исполнительного комитета (56 человек), арестом и разгоном всех общественно-демократических учреждений и политических организаций, с.-р. пар. Бунда да изданием постановлений об осадном положении города и уезда.

На пришествие немцев смотрят, как на избавление:

«Хоть бы скорее пришли и установили закон и порядок, а то так дальше жить нельзя. Бог с ней, с панской землей, нам ее, видно, не пахать, кто и как нам ее разделит, да и если бы и дали земли, так все равно нечем ее будет обсеменить".

Пишущий эти строки, как местный крестьянин - уроженец, хорошо знающий уезд, сам непосредственно пережил эти кошмарные ужасы на месте и сам был живым свидетелем переданного.

Иван Золотинов.

Дело народа 1918, № 015 (10 апр. (28 марта)).