Корниловцы о Корнилове
В архиве корниловского полка хранится документ, свидетельствующий о верности корниловцев своему вождю в самые тяжелые для него дни: это письмо к русским людям корниловцев по делу о выступлении их вождя. Под ним подписи офицеров полка, из которых не многие теперь живы. Впереди, понятно, первый корниловец—Нежинцев, рядом—нынешний командир полка Скоблин, поручик кн. Ухтомский, прапорщик Кривошеев и другие.
Есаул И. П. Милеев
Поручик кн. Н. П. Ухтомский
Прапорщик А. П. Кривошеев
***
Считая долгом совести и чести отозваться на те бесчисленные обвинения в контрреволюционности и измене Родине и Свободе, которые со всех сторон раздаются по адресу генерала Корнилова и его идейных единомышленников, корниловцы ударного полка постановили объявить для всеобщего сведения следующее:
Не для политики, а для боя сформировался корниловский ударный полк, называвшийся сначала 1-й ударный отряд VIII армии имени генерала Корнилова, и генерал Корнилов, командовавший тогда VIII армией, не на политические выступления, а на смертный бой с врагами благословил нас перед выступлением в поход.
Мы формировались в то время, когда на всем фронте шло сплошное братание и самое слово наступление считалось преступлением.
Но корниловцы не испугались поднявшегося вокруг них змеиного шипения, с презрением переносили все нападки и обвинения в контрреволюционности и довели дело формирования до конца. Генералу Корнилову, как и всем сознательным людям, было ясно, что только наступление может вырвать солдатскую душу из рук большевиков, и что всякое промедление в этом отношении приведет армию к полному разложению, следствием чего явится разгром армии и гибель Русскаго Государства и Свободы.
Поэтому генерал Корнилов и поддержал наше формирование и разрешил отряду назваться Корниловским, ибо мы были носителями его идеи, готовые своей кровью провести ее в жизнь. И когда пробил час наступления, генерал Корнилов бросил своих ударников корниловцев в бой, дав им самую ответственную боевую задачу на всем фронте. За 10 минут до общего штурма они ринулись на врага, чтобы своим примером увлечь соседей - и увлекли, —и победили,—и победу эту назвали Станиславским прорывом, за которую все строевые солдаты и офицеры корниловцы получили Георгиевские кресты.
Часть дела была сделана, братание прекратилось и войска опомнились, но развращенные большевиками, они не могли долго выносить тягости боевой жизни и скоро постыдно побежали перед слабейшим противником, покрыв вечным позором русские знамена.
Ударников было мало и удержать бегущие армии они не могли, но их доблестный пример иногда спасал положение, и генерал Корнилов, тогда командующий юго-западным фронтом, перебрасывает своих корниловцев в район Тарнополя. Перед глазами корниловцев прошли все потрясающие картины развала и позора русской армии и они, сознательно дисциплинированные солдаты, люди идеи—должны были отступать все дальше и дальше к русской границе, захлеснутые этой стихией бегущих, обезумевших шкурников—учеников большевизма; отступать со слезами бессилия, затаивая неслыханную обиду своего самолюбия.
Корниловцы с восторгом читали слова министра Керенского, что без победы не может быть Свободной России, и для этой победы они жертвовали всем, и самым дорогим - жизнью, и с верой в эту победу, с верой в то, что своим доблестным примером сознательных людей они приведут к исполнению долга своих товарищей на фронте, они шли смело в объятья смерти и умирали героями с улыбкой на устах, ибо все верили, что их жертва спасает Россию и завоеванную ею свободу.
Счастливы были те, кто умер с этой надеждой, но те, кто остался в живых, кто мучительно сознавал крушение своей веры, кто сознавал бесцельность гибели любимых товарищей, убитых на потеху немецких наймитов, развративших армию -сотни тысяч таких же, как они простых и честных некогда русских людей,—у тех в душе кипела буря, и все корниловцы до последнего солдата приветствовали тогда строгие меры, объявленные генералом Корниловым, ибо, им, пережившим весь ужас позорного бегства, было очевиднее, чем кому-либо другому, что иного исхода для спасения армии не было и не могло быть, да и пришедшие понемногу в порядок армии подтвердили полную целесообразность этих мер. Сознание, что при существующем безвластии на фронте и в тылу победа, а следовательно и закрепление свободы в России—мираж политических недорослей, не понимающих ни духа армии, ни настроения народа - глубоко проникло в сознание корниловцев, и когда генерал Корнилов, как Верховный Главнокомандующий, вторично потребовал немедленного проведения намеченных им мер для оздоровления армии и тыла и создания твердой власти,—когда его решительное слово, слово старого солдата, видевшего много раз смерть лицом к лицу и не дрогнувшего перед ней, грозным предостережением прокатилось от края до края страны и нашло свой отклик в миллионах сердец,—тогда его верные корниловцы довели до его сведения, что они готовы умереть за ту правду, что он один имел мужество сказать открыто перед лицом всего народа, и эта правда заключалась в том, что без твердой власти на фронт и в тылу не только побеждать врага, но даже сражаться с ним невозможно, ибо предательство опутало нас со всех сторон.
И Верховный Главнокомандующий призвал своих боевых товарищей, своих доблестных и честно преданных родине и свободе корниловцев, стать рядом с ним в ту тяжелую и грозную минуту, когда он, видя безвыходное положение страны и неминуемую гибель, сказал самое последнее слово правительству.
Ни генерал Корнилов, ни мы, его единомышленники, не шли против правительства,— наоборот, мы страстно желали видеть его сильным и властным, и такое правительство мы благословили бы и умирали бы за него с радостью в сердце, зная, что государство спасено, а с ним и свобода народа русского.
По приказанию генерала Корнилова, признав Верховного Главнокомандующего Керенского, его начальника штаба генерала Алексеева и новое Временное Правительство и подчинившись им, офицеры и солдаты корниловского ударного полка заявляют, что по их глубокому убеждению, генерал Корнилов не может считаться ни контрреволюционером, ни изменником, ибо единственное стремление его было—сохранение государства русского от разложения и спасение тем самым священной для всякого истого сына России - Свободы и завований революции.
Все те начинания, которые генерал Корнилов считал насущно необходимым провести немедленно в жизнь для оздоровления армии и тыла, не были направлены ни против завоеваний революции, ни против свободы, а лишь закрепляли эти завоевания, и охрану свободы передавали в твердые руки из рук тех безответственных сил, которые, оказывая давление на министров, мешали им быть правительством твердой власти.
Страна не только устала, но исстрадалась от безвластия; дальше жить так было нельзя, ибо государство неминуемо должно было развалиться и под развалинами своими похоронить свободу русского народа.
Генерал Корнилов не призывал к братоубийственной бойне, а наоборот призывал сохранять полное спокойствие и самообладание и не проливать ни единой капли братской крови; но не выступить открыто для спасения государства и свободы генерал Корнилов, как солдат и верный сын родины на посту Верховного Главнокомандующего не мог, ибо зная положение вещей, бездействие власти в эти грозные дни было бы действительно изменой родине и тягчайшим преступлением против свободы и революции.
Генерал Корнилов выступил тогда, когда слова были исчерпаны, если это выступление было не правильно понято и истолковано, как контрреволюционный акт, то назначение ныне следствия гласным, всесторонним и полным расследованием всех обстоятельств, предшествовавших и сопровождавших геройское выступление генерала Корнилова, и нелицеприятный, свободный, революционный суд Свободной России перед лицом всего мира должны обнаружить всю кристальную чистоту побуждений, полную личную незаинтересованность и рыцарское благородство поступков генерала Корнилова.
Донская волна 1918 №25
|