Роясь в подшивке  приложения к «Новому Времени» за 1891 г.,  нашел  рассказ о забытой  гибели нашей эскадры в Новоросийске в сороковых годах 19 века. В этом рассказе «каждая строка буквально облита кровью многих безвестных и бесстрашных героев». Имена некоторых из них автор передает на память потомству, и мы считаем своим долгом довести до сведения наших читателей описание геройского исполнения долга наших моряков и потому перепечатываем рассказ А. И. Чермного.

В исходе сороковых годов этого столетия, в самой середине зимы, жестокой тогда по всему югу России, стояла в Новороссийской бухте небольшая русская эскадра. Часть судов держалась на своих якорях, но большая половина эскадры отстаивалась на бриделях (Плавучая бочка с кольцом, основанная на постоянных, так называемых, мертвых якорях).

Мороз был около шестнадцати градусов, — температура для этих мест необычайная. Воздух был резок и чист и весь продолговатый залив трепетал неправильной зыбью, разводимой внезапными порывами ветра со стороны каменного хребта, окаймляющего бухту справа от входа и теперь резко выступавшего на утреннем воздухе всеми своими мельчайшими уступками и ущельями. Хотя тот день начался ясным утром, но по всему можно было предугадать непостоянную и даже угрожающую погоду. Порывы ветра с каждым разом делались все сильнее. Это были так называемые белые шквалы, когда при совершенно чистом небе суда захватываются нежданными порывами ветра. Белые шквалы случаются только у гористых берегов и страшны именно тем, что не предупреждают о себе пасмурностью, как это бывает при шквалах обыкновенных. Шквалы менялись в направлениях и в промежутках между ними наступили полнейшие штили. Такое состояние погоды длилось часов до одиннадцати, а к полдню прибавилось еще новое явление.

Спереди и сзади разместившейся эскадры стали появляться тоненькие, не то фонтанчики, не то столбики воды, словно выроставшие из за заостренных верхушек угловатой и беспокойной зыби. Столбики крутились, вытягивались и вдруг разрушались в целое облако мельчайших капелек, и косым дождем развеивались налетавшими шквалами по всему рейду. Теперь направление ветра установилось преимущественно со стороны ясного и чистого хребта.

Командир стоявшего здесь тендера «Струя», видя такие недобрые приметы, подумывал о необходимости приготовить свои якоря к отдаче, как вдруг внимание его было привлечено неожиданной катастрофой. Слева под самым носом корвета «Пилад» засерел и закрутился громадный столб воды, поворочался несколько мгновений, вытянулся и вдруг с невероятным ревом опрокинулся на злополучное судно. Обе цепи на бриделе лопнули, как линь, не смотря на свою двухдюймовую толщину;«Пилад», зарывшись носом в пене, закрутился и понесся прямо на камни, немного в сторону от Кабардинской крепости. С непостижимой быстротою и хладнокровием корвет отдал плехт и даглист (оба якоря) и задержался на вольной воде. Хотя ветер и налетал короткими порывами, но, странное дело, в момент катастрофы все суда на рейде терпели полный штиль и якорные канаты их висели свободной дугой.

Вскоре после смерча, направление белых шквалов окончательно установилось со стороны горного хребта и теперь голубоватые вершины его стали заволакиваться белой дымкой. Ветер тянул с северо-востока и явственно крепчал. Вода в заливе неправильно бурлила короткой и беспокойной зыбью, словно кипела, и с голубоватых зубцов отрога начали вытягиваться тонкие струйки тумана. Струйки ползли вниз, по сторопам, и точно таяли в воздухе, а на смену им появлялись новые, длинноватые облачки, вытягивались и таяли, уступая место другим таким же.

Начальник эскадры контр-адмирал Юрьев обеспокоился этими явлениями и вскоре после смерча, разразившегося над «Пиладом», на флагманском фрегате «Милия» затрепетал вертикальный ряд цветных флагов. Это был сигнал: спустить реи и стеньги. Трудный маневр этот был исполнен быстро, как на смотру, и через семь-восемь минут с момента поднятия сигнала приказание было исполнено.

Адмирал распорядился так потому, что все наружные признаки предсказывали скорое начало так называемой боры, этой ужасной ледяной бури, по силе своей не уступающей китайскому тайфуну. Порывы ветра продолжались до сумерек и когда стемнело, то опасения начальника эскадры подтвердились. Шквалы налетали все чаще и чаще и, наконец, слились в редкий норд-остовый шторм, а за полночь шторм перешел в ураган. Верхушки острой и короткой зыби разбрасывались по рейду мельчайшими брызгами и густая леденящая пыль непроницаемым туманом заволакивала весь горизонт. С тендера «Струя» не видели ничего далее десятка саженей.

Ледяной мрак окончательно закутал все суда эскадры и разъединил их между собой. Теперь каждый думал о своем положении и все старания моряков главным образом направилась к тому, чтобы отстояться против ужасного урагана. Командир тендера за свои цепи не боялся и ограничился только тем, что временами приказывал «обновлять» цепь в клюзе, т. е. вытравливать ее понемногу и тем переменять звено цепи, на которое ложилась сила излома.

Ледяная пыль носилась по рейду, примерзала к рангоуту и снастям, увеличивая их толщину до гигантских размеров. Но хуже всего было команде и действительно было от чего придти в отчаяние, среди этого морозного хаоса, который положительно не давал дышать. Представьте себе ветер такой силы, какая только доступна вашему береговому воображению. Люди с трудом держатся руками за что попало и от давления ветра пред глазами выступают цветные круги. Прибавьте к этому жестокий мороз и тогда можно понять незавидное положение моряков, когда при такой обстановке вдруг потребовалась энергичная работа. Дело в том, что ледяная пыль нарастала медленно, но совершенно очевидно. Вес такелажа удесятерился, а под бушпритом тендера нарастала огромная глыба льда, которая, увеличиваясь постепенно, погружала нос тендера в воду.

Командир распорядился отдать в подмогу бриделю оба якоря и вдвинуть бушприт внутрь. Требовалось самое быстрое исполнение, а между тем летевшие брызги ледяными иглами уязвляли лица, уже и без того одеревеневшие от морозного ветра. Руки и ноги коченели, по палубе едва возможно было двигаться, кругом стоял какой-то подавляющий хаос рева, холода и мрака, и люди положительно изнемогали.

Но самое худшее время наступило тогда, когда потребовалось освободить нос тендера от неимоверной массы промерзшего льда. Четыре смены, вывешиваясь на концах за борт, поочередно едва успевали отогреваться. Лицо каменело, дыханье спиралось и топоры просто вываливались из окоченелых рук. А бора завывала непередаваемым голосом и, свирепея все более и более, как будто хотела омертвить весь мир своими ледяными объятиями.

Наступил рассвет, но какой-то слабый и неопределенный. Можно было подумать, что этот робкий свет исходит из самого окружающего хаоса. Но все ж таки моряков не ужасал более непроницаемый мрак и они вздохнули свободно. Командир всю ночь с замирающим сердцем ждал, что теперь вот вот стукнется о грунт; в этой темноте нельзя было различить, стоят ли на месте или их дрейфует. Рассвет усиливался, а с ним бора как будто стихала. Когда немного развеянный туман позволил им осмотреться, то трудно вообразить себе, что почувствовал весь экипаж тендера, оглянувшись на окружающую картину.

У самого берега тяжко ворочался на мели колесный пароход «Боец», справа от него и выше укрепления бриг «Паламед» совершенно на боку, с переломанными мачтами и перепутанным такелажем, бьется всем лагом о каменный риф, а еще выше транспорт «Гастагай» подался кормой кверху и, сидя ею в грунте, ворочает носом со стороны на сторону. Корвет «Пилад» пока держится на якорях, но его приткнуло кормой к грунту.

С рассветом моряки понадеялись было, что все дело тем и кончится, но напрасно. Ураган притих на время, как будто утомившись, и собираясь с новой, утроенной силой броситься на еще устоявшия суда. Не успел туман еще рассеяться, как вдруг с северо-востока опять начали рваться неистовые порывы и, наконец, превратились в тот же ураган из леденящих брызг и рев боры с страшной силой накинулся на полуразрушенные суда.

Положение тендера с каждой минутой делалось все более и более критическим. Наростающий лед погружал нос его с ужасающей постепенностью. Все усилия моряков направились к тому, чтобы обрубать лед и не дать тендеру затонуть. На это были направлены все средства и все последние силы замерзавшей команды. В дело было пущено все абордажное оружие, раскаливали в камбузе топоры, били лед ломами, лили кипяток, но все напрасно. Ледяная кора росла.

К ночи более еще бора рассвирепела. Ураган сковывал командные возгласы, люди не могли двигаться по обледенелой палубе, оружие не держалось в руках и ледяныя иглы резали кожу до такой степени, что она от холода и беспрестанного колотья слезала с лица и рук. Можно без преувеличения сказать, что у работающих буквально срывало кожу с лица, оттого-то потом их не могли различить друг от друга.

При этих невозможных условиях, русские моряки не пали духом и даже ухитрились перетащить к корме все орудия, не смотря на то, что они своими станками до такой степени примерзли к палубе, что составляли с нею как бы одно целое. Надо было обрубить сначала ледяную кору и затем отрывать станки ломами. Обрубание нависших глыб на носу не приводило ни к чему: лед медленно и упорно утолщался. Уже около 8 часов вечера нос тендера погрузился по самые клюзы и первая волна, прошедшая через бак, прекратила все работы на носу.

Теперь общее изнеможение перешло свои границы. Многие матросы от непомерной усталости и холода стали засыпать и тут же замерзали. Ледяная кора охватывала уже и живых, по наклонной палубе нельзя было ходить, люди падали и уносились волнами, которое с каждой секундой все большей и большей массой били через опустевший нос. Спасенья, конечно, нет. Капитан и офицеры сами едва держатся на ногах. Холод, лед и вода захватывают героев с безжалостной, беспощадной постепенностью. Достаточно упасть кому-нибудь, чтобы сейчас же быть похороненным или под ледяной корой, или в волнах рассвирепевшего моря. Сам капитан, прислонившись к борту, начинает засыпать. Преданный ему вестовой, не взирая на его протесты, не дает капитану заснуть ударами кулака по лицу. Капитан слабеющим голосом просит его дать ему умереть. Слова его пропадают в реве боры и он срывается со шканцев. Тот же неизменный герой хватает его и старается растормошить.

Командир вдруг приходит в себя. Нос тендера уже неразличим, он под водой. Тогда он приказывает выбросить орудия за борт. Все уцелевшие люди, не исключая и офицеров, хватаются за это последнее средство. Но положительно невозможно исполнить капитанское приказание; вместо орудий они натыкаются на огромные ледяные глыбы, сросшиеся с палубой. Теперь, когда все средства испробованы, они обращаются за чужой помощью и дважды жгут фальшфейер. Мгновенный огонь освещает часть оледеневшей палубы с несколькими распростертыми фигурами и не распространяется далее бортов. Сколько должно быть отчаяния в этом обращении за помощью к людям, которые терпят такое же бедствие. Капитан приказывает офицерам сколоть лед под орудиями на юте и известить выстрелами, что судно гибнет.

Последовательно один за другим раздаются четыре выстрела. Звук их какой-то сухой и короткий и, подхваченный ураганом, он тут же пропадает во мгле, охватывающей тендер своим леденящим дыханием. Ледяной саван охватывает, наконец, все судна и теперь остается единственное средство спастись; это выброситься на берег. По приказанию командира, расклепывают цепи бриделя, но все уже кончено. Весь такелаж перегружен массой льда и тендер «Струм», освободившись от цепей, ложится на бок и черпает бортом. Затем он становится поперек волнения и медленно переворачивается кверху килем. Смерть!..

В этот момент с флагмана дают ответную вспышку, но уже поздно. Все эти безвременно погибшие герои уже нашли последнее пристанище и страдания их прекратились. Выстрелы с тендера были услышаны около 9 часов вечера, на вторые сутки боры, а когда впоследствии водолазы вытащили труп капитана, то его часы показывали первую половину одиннадцатого. По этим часам только его и узнали так он был обезображен.

Утром буря стихла и мгла рассеялась. На месте тендера торчал только топ мачты, на которой сдвинувшаяся от массы льда стеньга покривилась и образовала с мачтой крест наклоненный несколько в бок. Это было все, что осталось от злополучного судна с его полусотней команды, исчезнувшей в общей холодной могиле. Говорят, что командир корвета «Пилад», увидев этот крест, не выдержал и заплакал. Чтобы достаточно оценить эти слезы, надо прибавить, что этот же командир корвета вел себя с таким непобедимым геройством, что только его энергии обязаны спасением корвета, которого он не допустил до окончательной гибели, не смотря на свои отмороженные руки и лицо. Он был сам моряк и сам претерпел такую же бурю, а, следовательно, лучше кого-либо понимал, как погибли его доблестные товарищи и какая мучительная агония предшествовала их смерти. Командир тендера, Павел Алексеевич Леонов, погиб геройской смертью и имя его смело можно поставить на ряду с самыми громкими деятелями нашего флота. С Леоновым погибли офицеры: Обезьянов, Ковалевский и Скогорев, и до 50 человек матросов.

Это была самая крупная жертва из всей эскадры; другие суда можно было еще снять. В эту бору пострадала большая половина всех судов, за исключением фрегата «Мидия» и шхуны «Смелая», которая спаслась от гибели тем, что обрубила почти весь свой такелаж, с невероятным количеством льда на нем. Половина команды со всех судов поступила в Новороссийский госпиталь с отмороженными членами. Бриг «Паламед» истрепался о камни до такой степени, что его пришлось бросить и он вскоре совсем расползся. Здесь погибли пятеро матросов. Когда бриг бросило на прибрежные камни, то эти матросы вызвались передать на берег конец посредством шестерки, уцелевшей случайно. На половине этого короткого пути шестерку кувырнуло вверх килем и пятеро удальцов исчезли в белых бурунах.

Тендер «Струя» впоследствии был поднят и по исправлении исполнял еще несколько лет морскую службу. В кубрике его было найдено только три труппа, вероятно, это были больные, которых смерть захватила в трюме. Весь же остальной экипаж погиб наверху, работая до самого последнего момента.

Командир и экипаж тендера хотя и погибли не в бою с неприятелем, но заслуживают такой же славы, как и герои Синопа и Севастополя. Достаточно было посмотреть на палубу извлеченного из воды тендера, чтобы понять, какое упорное и геройское сражение происходило на этой палубе прежде, чем она очутилась под водой. Всюду валялись изломанные топоры, ломы, и всякое абордажное оружие, которое команда побросала только в момент самой гибели. Водолазы, осматривавшие тендер тотчас после катастрофы, удостоверили, что половина его как бы вросла в сплошную глыбу льда. Очевидно, не было такой силы, которая могла бы спасти это несчастное судно, но тем не менее капитан и экипаж не переставали бороться до самой последней минуты. Мир вашему праху, скромные русские герои...    

А. Н.Чермный.