Берлин, 25 апреля.

Пути освобождения

Несколько дней тому назад, на очередном завтраке парижского американского клуба П. Н. Милюков заявил, что возможность освобождения России от большевизма «старым способом вторжения извне» исключена, так как его, очевидно, не хотят массы. Остается «освобождение извнутри», — путь, признаваемый в речи оратора более медленным и сложным, но более верным.

«Кронштадт был только симптомом перехода к этой форме освобождения, — он пришел слишком рано, но освобождение пойдет по этому пути».

Эти мысли сами по себе уже не новы. Они лежат в основе так называемой «новой тактики». Несколько неожиданной, правда, является терминология оратора. Прежде считали, что вооруженная борьба русской армии есть форма организованного сопротивления подлинных национальных сил, направленных против вторгнувшегося коммунистического засилья. Теперь, оказывается, эта борьба сама определяется как «вторжение извне», неприемлемое для народных масс.

Суть вопроса, однако, лежит не в терминологии. Суть заключается в перенесении надежд с «внешнего фронта» на «фронт внутренний». Как же обстоит дело с этим внутренним фронтом? Некоторый ответ на этот вопрос мы находим в том же номере газеты, где помещен отчет о застольных речах в американском клубе.

Обширный фельетон г. Л. Неманова, озаглавленный «советская деревня», излагает результаты анкеты, произведенной этим предприимчивым журналистом среди 2.000 пленных красноармейцев, эвакуированных в начале прошлого марта из Тифлиса в Кутаис. Опрошено им было в течение трех дней более четырехсот солдат. Конечно, при таких условиях опрос не мог быть ни особенно серьезным, ни даже подробным. Но все же некоторая общая картина открывается глазам читателя.

Из числа всех опрошенных только трое (и то с оговорками) отнеслись положительно к советской власти. Все остальные говорили о коммунистическом режиме с ненавистью и злобой, причем ругали не столько советы, сколько коммунистов и комиссаров. Далее, однако, оказывается, что в деревнях коммунистов нет (кроме приезжих), зато «большевиков» — сколько угодно.

Что же такое большевики? Это те, кто считает, что «земля должна быть мужичьей», что «панов больше быть не должно», что «рекрутчину надо уничтожить», «начальства не надо», «податей и реквизиций не должно быть». Что «порядок нужен» — сознают и эти бессознательные анархисты. Но коммунистический порядок, удерживаемый с помощью террора и чрезвычаек, для них нестерпим. Однако они ему подчиняются, — правда, под угрозой насилия.

Как освободиться от коммунистов — на это ни один красноармеец ответа дать не мог.

Крестьяне — говорят они — никакой организации не имеют. Поднимется одна волость, а соседняя спокойно смотрит, как усмиряется бунтующее село. Анкета с грустью отмечает отсутствие у красноармейцев (которых приходится считать типичными крестьянами) чувства патриотизма, и притом не под влиянием большевистской пропаганды, а под влиянием скорее векового невежества.

«Вам не жаль, что погибла Россия?» —

спрашивают их и в ответ — молчание или ничего не значущие слова.    
    
Повторяем: мы готовы отнестись с величайшей осторожностью ко всей этой анкете и к ее выводам. И тем не менее, нам представляется, что в общем и целом она правильно освещает преобладающую психику русского крестьянства. В этом отношении она совпадаете с множеством других сведений и свидетельств, попадающих к нам из советской России. Так, на страницах «Воли Россия» — тоже возлагающей все свои упования на «освобождение извнутри» — были на днях напечатаны очень красноречивые данные о крестьянских восстаниях в Тамбовской губернии, поднимаемых известным Антоновым.

«Удалой гуляет», гуляет по губернии «крестьянская вольница», «нелепая и бесшабашная партизанщина».

Правда, кое где распространяется «программа союза трудового крестьянства, в которой корреспондент газеты готов усмотреть зачатки общих лозунгов, указывающих пути для положительного политического и социального творчества, Но и эта полуграмотная, пестрящая явными нелепостями программа совершенно непонятна крестьянской массе, чужда ей. И в результате восстаний образуется «государственная пустота», население живет без всякой власти. Анархия становится нормой. «Мякину обороняют», — но государственности не восстанавливают.

Если все это так, то невольно возникает вопрос: на чем же зиждутся надежды, так усердно раздуваемые в прессе с.-р. и их теперешних «партнеров»?

Два грозных вывода вытекают из наблюдений над процессом, происходящим в крестьянской среде. Свержение коммунизма еще не означает преодоления большевистской психики.  И народному сознанию государственное значение такого преодоления еще чуждо.

Поэтому «освобождение извнутри» в самом деле медленный и сложный путь. По настоящему еще и первого шага на этом пути не сделано.

Руль. - Берлин, 1921 № 134, 27 (14) апреля