Иванов-тринадцатый

Юный гардемарин Анатолий Иванов-Тринадцатый был полон радости жизни. Но он без колебания пошел в Добровольческую армию.

„Я подлецом быть не хочу и потому иду".

Много ему досталось на долю в армии. Но самые большие страдания, страдания прямо нечеловеческие пришлось испытать ему в последние дни жизни. На разведке Анатолий был тяжело ранен и ранение вызвало паралич всего тела. Его боевые товарищи, уходя из-под сильного пулеметного огня, не успели унести с собою раненого.

Под открытым небом, под леденящим тело зимним утром на земле, скованный морозом, лежал Анатолий без движения, долго не приходя в сознание. Очнулся и почувствовал себя одиноким среди обширных снежных степей, бессильным и беспомощным. Хотел приподняться, но парализованное тело оставалось неподвижным, услышал чьи-то шаги, делал усилие приподняться и посмотреть, но ни один мускул его тела не подчинялся его воле, и он остался лежать неподвижно. Слезы жгучей тоски покатились по потемневшему от холода лицу добровольца.

Шаги затихли и перед раненым стоял сгорбленный старичок, пристально вглядываясь в заплаканное лицо юноши и красный от крови круг снега под головой.

— Что же ты тут, паренек, лежишь? Али тебя ранили?

— Да, дедушка, ранили; и я не могу теперь подняться сам.

Старик горестно покачал головой и тяжело вздохнул

— Вытри мне, дедушка, слезы.
— Мой хороший, мне нечем утереть, платка-то у меня нет.
— А ты рукавом, дедушка.

Старик присел на корточки и рукавом своей загрубевшей от мороза овчинной шубы осторожно провел под глазами страдальца.

— Не плачь, соколик, не плачь ясный. Бог милостив, я сейчас сбегаю за лошадью и мы тебя увезем к себе в село. Там в лазарет положим, и ты выздоровеешь,—успокаивал юношу растроганный старик.
— В самом деле, сходи, дедушка.

—Старик ушел, а затем вернулся на лошади, запряженной в большие сани. С ним был другой крестьянин средних лет, очевидно хозяин подводы. Старик и его спутник бережно уложили Анатолия в сани и, прикрыв старым зипунишком, повезли в село, где был, лазарет.

Всю дорогу юноша не открывал глаз: он был в тяжелом забытьи—и только в лазарете он очнулся.
Около его постели стоял врач и слушал пульс.

— Ну вот хорошо, что вы проснулись,—сказал врач. —За здоровье свое вы не бойтесь; оно поправится после непродолжительного лечения.

Анатолий внимательно и с удивлением смотрел на врача и на все окружающее, стараясь, очевидно, припомнить, где он и как сюда попал.  

— Вы находитесь в лазарете,—помог ему врач.—Вас привез ко мне старик.
— А в этом селе есть отряды большевиков?—спросил он.
— Да, к несчастью, есть. Но вам бояться их нечего. Здесь вы в безопасности,—сказал доктор.
— Я не боюсь их; но все-таки. Вы знаете, как они поступают с нами—добровольцами. Я бы хотел просить вас, доктор, чтоб вы перевезли меня в Ростов. Там наша армия и мои родители.

Доктор обещал оказать свое содействие, но только после поездки в соседнюю деревню к больному. Попрощавшись с больным и дав наставление фельдшерице, доктор уехал.
    
В тот же день перед вечером в лазарет ворвались красногвардейцы и потребовали указать им, где лежит „кадет", которого сегодня привезли.

Один из служащих привел красногвардейцев в палату, где лежал Анатолий. С ним никого не было.

— Ты „кадет"?—спросил матрос, впившись в юношу глазами, срывая с него одеяло.

Анатолий твердо ответил:

—Я доброволец Корниловской армии, гардемарин.—Слышали такое слово? Это все равно, что юнкер.
    
— Ага, бери его, рябята! Тащи за мной, — приказал матрос.

— Чего тащить, в окно прямо.

— Что тут церемониться бросай, товарищи, — обрадованно подхватили другие.

Три дюжих солдата привели эти страшные слова в исполнение. Вбежавшая в палату на шум фельдшерица упала в обморок с криком:

— Что вы сделали, изверги?

Анатолий был выброшен в окно второго этажа лазарета. Там за окном палачи, нанеся несколько штыковых ран, расстреляли Анатолия. Обнаженный и поруганный труп долго лежал не погребенным—хоронить не позволяли.

Многие деревенские бабы приходили полюбоваться, как расправились с "буржуем". Только через несколько дней чья-то заботливая рука изуродованное тело мученика прикрыла.

А. Павлов.

Донская волна 1918 №11