Гулянье в Петергофе

(27 июля 1869 г.)

Вот уже четыре года, как возвещается публике день 27-го июля, день петергофского праздника с иллюминацией, фейерверком и лотереей аллегри, чрез посредство больших афиш, приклеиваемых на углах улиц и площадей, в Петербурге и его окрестностях.

Праздник 27 июля устроился по почину Великой Княгини Александры Петровны, и деньги, полученные с него, пошли в пользу детских приютов. В нынешнем году, равно как и в прошедшем, погода далеко не благоприятствовала делу, которое, тем не менее, удалось весьма и весьма порядочно.

Народу привалили тысячи. Слово «привалили» здесь совершенно уместно, потому что пароходы и поезды железных дорог должны были нести четверную службу: так много было желающих полюбоваться праздником. Опыты прошлого года, научили пароходное общество необходимости устроить возможно крепко сходы и выходы подле пристаней.

На английской набережной, перед пристанью, был даже поставлен весьма прочный забор и устроено нечто вроде подъемного моста: при невозможности дальнейшего приема пассажиров мост поднимался и закрывал сообщение. Поднятый мост и двухдюймовые доски весьма вежливо и убедительно говорили публике: господа! нельзя.

Публика наша, уважающая вежливость и законность (а двухдюймовые доски не могут быть невежливы и незаконны), останавливалась волей неволей. Нам случилось, однако, слышать, что и против моста были протесты: вот еще что вздумали, говорили в толпе, точно у нас рассудка не хватило бы не идти, когда не позволяют... В прошлом году не хватало, в нынешнем наверно хватило бы.

Читателям нашим, или, лучше, многим из читателей, очень хорошо знаком Петергоф и его великолепный, почти не имеющий соперников, сад. Начиная от Адама и Евы, до деревьев обстриженных во вкусе Louis XV перед Драконовой горой, от Нептуна с трезубцами, до столетних рыб в пруде Марли, все это старые приятели наши, с которыми мы, петербуржцы, знакомились еще в детстве, в то время, когда, садясь за обед, мы терпеть не могли есть супа, зевали за уроками над Ноелем и Шапсалем или священной историей Зонтаг. Поэтому, о самом саде мы умолчим, а скажем несколько слов об иллюминации.

Устройство иллюминации и временных декораций поручено было Штанге. Почти весь нижний сад был освещен гирляндами разноцветных фонарей, протягивавшихся от дерева к дереву, но главных центров было два: один подле Самсона и его бассейна, другой у Монилезира и Драконовой горы.

С утра, с 5 часов, расставлены были часовые и нижний сад красовался в своем временном убранстве, ожидая населения. На восьми местах красовались легкие, украшенные резьбой и флагами будочки, к этим-то будочкам направлялись посетители (заплатив за право входа 10 к. с.) прежде всего; в будочках продавались билеты аллегри, по 10 копеек билет, а выиграть можно было лошадь с упряжью, обезьяну, 100 рублевый 5 процентный билет, овцу, сигарочницу, пепельницу и пр.

Заманчивость была полная и обстановка красивая: за решетками будочек, окруженные своими кавалерами, стояли петергофские дамы, красиво и со вкусом одетые, молодые и не молодые, и продавали билеты. Между хорошенькими головками, красовавшимися за решетками, заметили мы: княжну Б*, г-ж Г*, С*, 3*, К* и некоторых других.

Продажа шла очень удачно и аллеи парка не замедлили покрыться развернутыми и брошенными билетиками, не принесшими выигрыша, так что гуляющие ходили в полном смысле слова по гривенникам. Мы пропускаем множество отдельных, весьма комических, сцен аллегри. Общее сочувствие публики было вызвано между прочим каким-то высоким парнем в чуйке, выигравшим овцу. Он не расставался с ней и, взвалив на плечи, держа ее за ноги, гулял по толпе. Овца блеяла, толпа смеялась. Это было очень весело... Продажа билетов, начавшаяся с утра, шла до глубокой ночи. Билетов было 72.000, и все они проданы.

Дождик, шедший почти целый день, заставлял сомневаться в счастливом исходе иллюминации и фейерверка. Однако, к вечеру он догадался прекратиться и сад иллюминовали. Иллюминации и фейерверк были вообще не дурны, но мы не можем не заметить при этом случае, что лучше было бы побольше разнообразить их.

Нам случалось бывать в Париже на подобных праздниках. даваемых напр. в день рождения императора. Праздник одного года не похож на праздник другого: фонари другие, фейерверк другой, общий порядок тоже другой. От чего бы г. Штанге не быть повнимательнее к своему делу.

Освещение и декорирование парка, подобного петергофскому, задача весьма благодарная и мы позволяем себе надеяться, что к будущему году ему удастся подарить публику чем-нибудь новым. Фейерверк, (стоивший около 1 900 р.), был недурен, блеску и грому было много и публика, дождавшаяся его, осталась совершенно довольна этими заключительными словами праздника.

Подобно тому как расчеркивают люди под своими письмами, расчеркнулся и петергофский праздник хвостами своих ракет и фугасов по темному, беззвездному небу. Толпа стала расходиться. Это было тем необходимее, что фонари догорали, лавочки с продажей билетов аллегри опустели, электрический свет, местами прорезывавший снопами своих зеленоватых лучей окружающую листву, тоже погас...

Праздник кончился. Только местами, в разбитых вдоль аллей палатках, еще собирались кучи запоздалых гостей и допивали запас пива и чая, привезенных торговцами. Сутки спустя, петергофский парк начал принимать свой обыкновенный, немного угрюмый и задумчивый вид. 20,000 народу гулявшего по нем, разъехались по домам.

Всемирная иллюстрация, № 35 (23 авг. 1869 г.)