Грозное предостережение

Гетманская власть на Украине вышла из недр съезда хлеборобов, объединившего зажиточных, крестьян и крупных помещиков. Генерал Эйхгорн оказал ей акушерскую помощь. Русский для внешней торговли банк был ее восприемником. Словом источник контрреволюционной власти на Украине имеет не только чужеземный, но и местный характер; искать его надо в хатах украинской деревни, в усадьбах украинских панов.

Неестественный на первый взгляд союз социальных групп с противоречивыми интересами в земельном вопросе сложился во имя совместной защиты земельной собственности.

„Наша земля не ворованная, не отдадим"

— был дружный ответ съезда на доклад проф. Кистяковского, требовавшего свержения рады, которая

„отменяет собственность на землю в то самое время, когда земля и труд на ней делаются все более и более народными".

Гетман Скоропадский лишь осуществил волю съезда, когда в своей грамоте объявил, что

„права частной собственности, как основы культуры и цивилизации, восстанавливаются в полном объеме, и все распоряжения бывшего украинского правительства, а равно временного российского правительства, отменявшие или ограничившие эти права, отменяются."

Эта общая очередная задача: защиты земельной собственности, разумеется, не уничтожает и не покрывает того расхождения интересов в земельном вопросе, какое существует между крестьянами и помещиками. Крестьянская жадность на чужую землю не меньше, чем привязанность к своей земле. Верховодившие на съезде хлеборобов помещики должны были пойти на компромисс. Цементом для спайки противоречивых интересов было заявление в той же грамоте помещичьего ставленника Скоропадского, что наряду с восстановлением свободы сделок по продаже и покупке земли  

„будут приняты меры к отчуждению земель по действительной стоимости от крупных землевладельцев для наделения земельными участками малоземельных хлеборобов."

Конечно, между чашей и губами расстояние достаточно большое.

Принудительное отчуждение будет осуществлено в тех или иных размерах или не осуществлено вовсе, в зависимости от того, как развернутся дальнейшие политические события. Уже в декларацию нового украинского правительства включены ограничения к слишком общему обещанию гетмана:

„те земли частных владельцев, которые необходимо будет отчудить для создания на Украине здорового и обеспеченного землей селянства без нарушения интересов сельскохозяйственной культуры, — эти земли будут выкуплены государством и переданы по необременительной цене нуждающимся хлеборобам."

Правительственная политика с очевидным уклоном в сторону реставрации дворянского землевладения не может сделать особенно прочным заключенного на съезде хлеборобов блока между помещиками и частью крестьянства.

Сообщения с Украины о крестьянских волнениях, принимающих все более крупные размеры, и об угрозах власти решительными мерами подавить эти волнения свидетельствуют уже о более или менее глубоких трещинах в свежеиспеченном союзе. Но пока все-таки факт остается фактом: земельная политика старой рады, посягнувшая на единоличную земельную собственность крестьян, толкнула мелких земельных собственников в объятия крупных; в лице крестьян, выступивших на защиту своей земли, рада дала сильную опору помещичьему землевладению и дворянской контрреволюции.

События на Украине служат грозным предзнаменованием для всей России. Земельная политика рады не является исключением. И в остальной России одна партия перед другой соревновала все время в наиболее „радикальном" решении земельного вопроса".

Захватив власть, Ленин на второй же день заявил, что самое справедливое разрешение земельного вопроса есть отмена навсегда права всей частной собственности на землю. Не имея смелости сразу порвать с традициями демократизма, Ленин вопрос о земле в полном объеме предоставил тогда разрешить всенародному учредительному собранию, ограничившись пока немедленной отменой без всякого выкупа лишь помещичьей собственности на землю.

Но после разгона учредительного собрания церемониться было уже нечего. Опубликованный 19 февраля основной закон советской власти о социализации земли начинается с того, что „всякая собственность на землю отменяется навсегда".

Не уступило, впрочем, в решительности советской власти и руководимое Черновым большинство учредительного собрания. Проведенная наспех и принятая без прений декларация по вопросу о земле гласит, что

„право собственности на землю в пределах российской республики отныне и навсегда отменяется; все находящиеся в пределах республики земли составляют народное достояние; отчуждение земель в народное достояние производится без выкупа."

Итак, и советская власть, и учредительное собрание в лице своего большинства одинаково высказались за отчуждение всей, а не только помещичьей земли, за превращение крестьян из земельных собственников в арендаторов социализированной земли. При этом декларация учредительного собрания не формулировала условий землепользования, ограничившись общим заявлением, что

„земельные права пользователей приобретаются, осуществляются и прекращаются на началах, установленных законом."

Советская власть пошла дальше и в основном законе о социализации земли установила порядок землепользования, нарушающий интересы отдельных групп крестьянства, по преимуществу интересы хозяйственных мужичков.

Основной закон говорит и о потребительско-трудовой норме и уравнительно - трудовых началах, о личном труде, как основном источнике права на пользование землей, об отчуждении в казну всей земельной ренты и т. д. Надо думать, что и с.-ровское большинство учредительного собрания едва ли во многом разошлось бы с положениями советского декрета: нынешний Ленин и автор декрета Калегаев — такие же правоверные ученики Чернова, как и с.-ры центровики в учредительном собрании.

Такое решение земельного вопроса является, бесспорно, крупной ошибкой и экономической, и особенно политической.

Экономически земельная реформа должна содействовать развитию производительных сил в сельском хозяйстве. С этой целью должно быть, насколько это позволяет количество и местонахождение отчуждаемых земель, ослаблено то малоземелье, которое в некоторых районах России, особенно в земледельческом Центре, служит непреодолимой помехой сельскохозяйственному прогрессу. Но земельная реформа не можеть ставить себе задачей всеобщего поравнения в деревне, которое, если бы и поскольку было бы осуществлено, оказалось бы лишь шагом назад в области сельского хозяйства и особенно больно ударило бы по городскому потребителю.

Различные отрасли сельского хозяйства требуют различной организации производства и предприятия различных размеров хозяйства и площади земли, а, стало быть, в той или иной степени и применения наемного труда и т. д. Втискивать все эти особенности при условиях товарного производства на прокрустово ложе всеобщего равнения во имя отвлеченной социальной справедливости является ничем иным, как вредной — особенно вредной с точки зрения пролетариата — реакционной утопией.

Политически земельная реформа ставит себе двоякую цель. Во-первых, отчуждение помещичьей земли должно было бы окончательно вырвать из-под ног царского самодержавия и возможной реставрации единственную социальную силу, спаявшую со старым режимом свою судьбу.

Во-вторых, передача в той или иной форме земли в пользование крестьянству должно было бы связать его социально-экономические интересы с судьбами революции и заинтересовать его непосредственно в ее развитии и завершении. В то же время земельная реформа, содействуя подъему благосостояния в деревне, должна была бы и на будущее время создать в лице крестьянской демократии надежный оплот политическим завоеваниям революции.

Словом, политическая задача земельной реформы сводится к окончательной изоляции реакции, к ослаблению контрреволюции и к укреплению революционных сил. Если принять во внимание перемены, происходившие после 1905 г. в крестьянском хозяйстве — его интенсификацию с одной стороны, все возраставший переход помещичьих земель в руки крестьянства с другой, то придется признать, что политическая сторона земельной реформы с каждым годом приобретала относительно большее значение за счет экономической стороны ее.

Между тем выросшая на почве обнищания деревни и унаследованной от крепостного права ее социальной отсталости программа социализации земли является не только экономически реакционной, но и политически контрреволюционной. Посягая на крестьянскую земельную собственность, социализация не привлекает, а отталкивает крестьянство от революции. Вводя уравнительный принцип землепользования по трудовой или потребительской норме, социализация отрезает излишки земли у крупно-крестьянских дворов и создает в лице этих влиятельных и нередко наиболее передовых и сознательных элементов деревни не друзей, а врагов революции; нанося им материальный ущерб, социализация гонит их если не в лагерь черной реакции, то по меньшей мере в лагерь умеренного либерализма. Одним словом, социализация земли, даже независимо от тех анархических форм, в которые она все более выливается по мере распыления революции и вырождения революционной власти в красногвардейский произвол (ленинскую диктатуру тож),— социализация земли, если бы даже фактически оказалось возможным планомерное ее осуществление, имела бы своим результатом не рост, а ослабление движущих сил революции, усиление за их счет так называемых „партий порядка". Возникновение союзов земельных собственников еще в медовый месяц революции было первым предостережением революционной демократии в земельном вопросе.

Украинский переворот наглядно показывает, к каким последствиям ведут революцию утопические проекты социализаций земли.

Могут однако возразить на это, что нельзя ставить на одну доску подворников-украинцев с общинниками-великоруссами. Если исконное подворное владение укоренило в первых собственнические инстинкты, то у вторых не из чего было развиться антиколлективистическому черепу. Не входя за недостатком места в подробное опровержение этого народнического предрассудка, заметим только, что лишь слепые или умышленно закрывающие глаза на действительность могут недооценивать последствий тех земельных преобразований, какие за последнее десятилетие происходили в деревне: насильственное насаждение Столыпиным мелких земельных собственников имело успех только потому, что окончательный распад общинного землевладения настоятельно диктовался всем развитием крестьянского хозяйства, в частности и успехами кооперативного движения. Крестьянин уже до революции все больше чувствовал, сознавал и нередко даже сам именовал себя землевладельцем.

На Украине, может быть, привязанность к своему клочку земли внедрилась в крестьянство глубже, чем в Великороссии, и движение против социализации развернулось там поэтому раньше. Но объективная возможность такого движения отнюдь не исключена и для Великороссии, по крайней мере для тех районов ее, в которых крестьянское хозяйство за последние годы шло по пути сельскохозяйственного прогресса.

Пусть украинский переворот послужит серьезным предостережением для социалистов-революционеров и всех их единомышленников в земельном вопросе. В интересах революции раз навсегда должно быть покончено с реакционной идеей социализации земли, этим запоздалым детищем полукрепостной России.

П. Колокольников.

Дело : Еженедельный социал-демократический журнал.- № 9, 3 июня (21 мая) 1918 г.

Еще по теме