Обзор печати
Что такое значит год в сравнении с вечностью?— говорили философы. Но будущий историк русской революции, говорит „Правда", непременно спросит:
„Что такое вечность в сравнении с 1917 годом".
"Будущий историк и все грядущие поколения остановятся пред 1917 годом с глубочайшим вниманием, с величайшим благоговением, запечатлев в истории на многие и многие тысячелетия 1917 год, как дату, знаменующую собою не только политическую и экономическую революцию, но революцию человеческого духа, революцию всей основы человеческого быта, человеческого самосознания, человеческого самотворчества. И что бы ни ожидало нашу революцию в будущем, чем бы она ни кончилась, но несомненно, что революция 1917 года пустила уже настолько глубокие корни в толщу народных масс, что этих корней уж ничем не вырвать...
...Много пройдено. Но еще больше остается пройти. Оглянешься назад—много пройдено; но смотришь вперед—увы—как много пути еще впереди; оглянешься назад—голову ломит от сознания своей силы, посмотришь вперед — и в душу многих закрадываются сомнения: труден путь впереди!
Что такое „вечность" в том масштабе, в каком способен охватить его человеческий ум, в сравнении с тем масштабом человеческой жизни, какой придал 1917 год движению человеческого ума по пути прогресса к истинно человеческой культуре, к истинной народной цивилизации, к истинному социализму?"
И теперь, когда минул год—Красный год с первых февральско-мартовских дней нашей революции, когда ей угрожают тысячи врагов, продолжает газета—мы все же смотрим вперед с уверенностью, что победа будет наша, что последнее слово скажем мы, а не „они".
Пусть сейчас наша социалистическая революция остановилась с кровавой раной в груди,
"нанесенной предательской рукой германского империализма, наша революция страшна всему капиталистическому миру. С запада и востока, севера и юга стоят полчища врагов нашей революции. Чтобы задушить революцию у себя дома, они спешат раздавить колыбель всемирной революции—трудовую Россию.
В самый трагический момент нашей революции нам приходится справлять ее годовщину. Но у нас нет оснований для уныния. До нас доносятся мощные удары разбуженной русской революцией всемирной коммунистической стихии."
Умные люди пишут в „Нашем Веке“, что ни автор, то большое и прочное имя, а все же от страниц газеты несет панихидой. Не смотря на громкие фразы мы верим, мы надеемся и т. п. Неужели они не видят, что теперь творится новая жизнь, что к старому нет возврата? И как им не надоест твердить все одно и тоже каждый день? Ведь это говорит не только о твердокаменности и безжизненности партийных устоев — это, наконец, невыгодно для газеты, как для буржуазного предприятия.
"Почему Россия явилась единственной в мире великой страной со столь слабо развитым чувством патриотизма? Почему наша государственная храмина развалилась так быстро? Не отрицая вины, ложащейся на русскую интеллигенцию, беспочвенно-мечтательную, противогосударственную, и часто прикрывавшую свою оторванность от реальной жизни громкими „принципиальными" лозунгами, мы не можем не видеть, что значительная часть ответственности даже за эти свойства нашей интеллигенции ложится на старый самодержавный режим, всецело опиравшийся на темноту и косность необразованных масс, руководивший ими при помощи низкопробной демагогии.
Пусть Россия дошла до состояния худшего, чем Пруссия после Тильзитского мира. Пусть разрушены мощь, единство, даже независимость государства. Пусть население дошло до нищеты и экономического порабощения, которое будет расти с неудержимой быстротой. Неужели перед этими фактами мы беспомощно будем разводить руками? Неужели бездейственный пессимизм подавит в нас волю к работе во имя будущего России?
Нет, никогда! Мы верим в нашу родину, в ее силы, в будущее ее. И во имя этого все силы души, вся энергия ума, вся крепость мышц должны быть использованы! Как отцы и дети, так и сыновья и внуки обязаны встать на работу. Будут тяжки усилия, будет тернист путь. Но гражданственность создадут, не верить в это—значит перестать верить в Россию и в русский народ и, следовательно, признать, что родина наша обречена стать людским навозом для удобрения германского государственного поля. Мы верим, что упорный, трудом воспитанный в гражданственности народ увидит день возрождения своего. Да, Россия будет, Россия обязана ожить и воссоздаться. Идея национальная должна в себе растворить все прочие мысля и упования.
Что ж, мы пережили свою Иену, свой Ауэрштедт. Но мы доживем до своего Седана. Для этого надобно проделать всю работу от Иены до Седана. Да будет так!"
Не можете, все-таки, обойтись без бойни - без империалистического авантюризма, без буржуазной аферы? Ну, теперь-то уже не удастся вам апологеты Седана обмануть не только народ, но и более честную интеллигенцию. Не те времена!
Есть ли у них —у наших врагов сила, и на что они надеются? спрашивает „Красная Газета". Неужели они надеются повернуть историю обратно? Неужели они серьезно думают, что только что приехавшего в деревню из казарм солдата можно опять одеть в шинель и заставить воевать? Какое заблуждение!
"Когда противники Советской России выдают себя за знатоков спасения России от несчастного мира, они или не договаривают своих затаенных планов, или, еще проще — руководствуются только слепой ненавистью к большевикам.
Предположим, что их старания уничтожить Советскую власть увенчались успехом.
Здесь возможны два случая.
У власти становится или буржуазия, или соглашательские и мелкобуржуазные партии, во главе с Учредительным Собранием.
Значит ли это, что Россия каким-то чудом становится способной вести войну?
Или Германия будет более милостивой к буржуазии и соглашателям и тоже чудом изменит все тягостные условия мира? Ни то, ни другое.
Для войны у нас нет ни охоты, ни денег, ни продовольствия, ни снарядов.
Германия другим языком с Черновым и „Учредилками" не заговорит, потому что ни Черновы, ни „Учредилка" не будут иметь за собой всего пролетариата, всего крестьянства—как это имеет Советская власть.
А без этой поддержки—какая уж сила может быть у другой, предполагающейся власти?
Единственная, действительная сила сейчас находится в руках Советской власти."
„Новая Жизнь", как и подобает, конечно, полна мрачнейших дум в день годовщины революции. Горизонты обложены тучами, перспективы безотрадные. В. Строев изощряется в остроумии; он обстреливает и трудовую коммуну, и Ц. И. К., и Советы и Народн. Комиссаров—все, что полагается писать присяжному остряку из „критического органа".
"При всей анархичности аграрного движения оно, во всяком случае, имеет ту положительную сторону, что радикально вырывает почву из-под ног сословной монархии, сковывавшей до сих пор все живые силы страны.
Городской фабрично - заводский „коммунизм“ наряду с горьким разочарованием в большевистских утопиях принесет рабочему классу поучительнейший практический опыт, который при благоприятных условиях может способствовать возрождению нашей промышленности не в старых, захудалых и рутинных ея формах, а в совершенно ином, почти американском стиле и размахе.
Но для того, чтобы все это наступило, для того чтобы мы смогли отстоять нашу хозяйственную и политическую самостоятельность, руководящие круги нашего общества должны радикально исцелиться от нашей застарелой интеллигентной болезни, от привычки „идеологически" перескакивать через фактически не пройденные еще нашей страной стадии развития. Надо выучиться видеть то, что есть, и прилагать свои творческие усилия не к воображаемому объекту, а к той почве, которая лежит у нас под ногами.
И мы воскреснем! воскреснем для победного шествия в царство свободы, в тесном союзе с нашими западными братьями, близкое пробуждение которых властно диктуется всем ходом истории и „безумием" нашего великого года великой российской революции."
Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот 1918, №36 (81) (14 марта)
Еще по теме
| 