Материал из журнала  Пробуждение 1917-01.

В преддверии нового

Очерк Вл. Новоселова.

Что год грядущий нам готовит?

Вот вопрос, который особенно трепетно волнует каждый раз при проводах старого и при наступлении нового года.

Загадочны решения судьбы. И нет таких пророков и провидцев, чьим зорким очам ясна сокрытая глубина книги грядущего. Особенно в наши дни, когда вся вселенная, все человечество стоит на рубеже новых путей, у входа в землю обетованную. На том рубеже, который является последним тяжким перевалом от ветхого и изжитого—в сторону нового, небывалого и чудесного.

Прорицатели-шаманы и наглые обманщики уже выдают себя за пророков и плетут «кружево дьявола»—ложь, порожденную их скудоумной фантазией: о конце великой войны и рождении великого принца и прочую чепуху, рассчитанную на легковерие и глупость окружающих. Но самое главное — конец войны — понимается и воспринимается по разному, ибо для одних конец этот есть лишь окончание военных действий, а следствия, вытекающие из причины, вовсе не принимаются в расчет. Будет ли этот конец началом новой человеческой бойни через пять, десять, двадцать лет? — вот, что совершенно не берется в расчет.

В 1914 году Германия желала воевать; в 1916 году она желает мира, ибо победоносный Крупп и великолепный Цеппелин своими достижениями ясно доказали, что вся их прославленная гениальность способствует лишь к развитию нищеты в стране, к понижению ее культуры. Эссен — царство смертоносных орудий—забил Лейпциг, бывшее царство книги. В ангарах, ощетинившись, стоят цеппелины, но в германских университетах закрываются кафедры за отсутствием профессоров и слушателей. В школах, где когда-то германский учитель подготовлял седанскую победу Германии, поредели учительские кадры и «подготовлять победу» в грядущем шансы все более и более уменьшаются.

Война есть вызов культуре. Острием меча не несет ее, а разрушает. Германия, которая считала себя столицей на аванпостах мировой культуры, видит полный разгром своих недавних притязаний на мировую гегемонию. Разрушается все то, что было создано долгими годами кропотливой муравьиной работы. И все сильнее внедряется сознание в массы, что война может все отнять и ничего не дать. «Все дать и ничего не отнять»—таково было недавно общее убеждение Германии. И если Вильгельм II, на рубеже нового года, забил отбой и поднял вопрос о мире, то это особенно показательно.

Виновник войны, идеолог воинственных германских вожделений, до войны о войне грезивший и гипнотизировавший воинственными грезами германцев, первый поднял вопрос о мире, как о необходимости для блага народов и культуры. Другими словами, воинственный пыл Вильгельма II, находивший почву в воинственных замыслах его клевретов и в загипнотизированном общественном мнении, проходит.

После белогорячного бреда о войне, на третий год войны действительность открывает глаза и утопия сменяется «реальной политикой»: все выгоды войны не смогут покрыть всех убытков, нанесенных ею. Необходим мир, как отдых, как передышка, как средство, чтобы оскудение страны не перешло за ту роковую грань, которая зовется нищетой. Сухие воспаленные ее глаза страшным призраком встают и требуют властно конца, ибо его не предвидится, ибо на третьем году войны его не видно и лозунг все для войны отнял уже последнее, у населения.

Германия искренно хочет мира. Мы не можем отрицать этой искренности; у изголодавшегося человека есть одно искреннее желание:

— Хлеба!

Но, когда голод утолен, сытый человек скоро забывает о хлебе. Сытая Германия, несомненно, так же искренно будет мечтать о реванше, воскрешать неудавшиеся мечты о германской гегемонии, претворяя их в дело. Мир во имя мира для России теперь невозможен. Нельзя мириться, чтобы завтра снова ссориться. Нельзя говорить, что худой мир лучше доброй ссоры, ибо история не знает добрых ссор, влекших за собой бойню, а худой мир неоднократно вел к возобновлению войн, ибо, когда заразное начало вошло в здоровый организм, нужно радикальное лечение, а не паллиативы.

Чего хочет готовая к миру Германия? Этого никто до сих пор не знает. Из-за чего Германия подняла эту войну—всякий знает. Также ясны требования союзников. Новая европейская карта по германскому образцу должна была явиться расширением территории Германии и ее союзниц, окончательным внедрением ее экономического влияния на все сопредельные с нею страны, на признании за нею владычества над морем и сушей, в культуре, торговле и промышленности.

Поглощение мелких народов и государств во славу германизма также неизбежно по германскому плану, как и утрата ими всяких политических и национальных особенностей. В едином множество, но во множестве не единство,—таково германское crеdо. Осуществить его должна была война. Осуществить его должен будет мир и за ним вторая война...

В этом плане заинтересованы прежде всего и больше всего немцы. Остальные в виде прихвостней получат лишь соответствующие подачки за счет побежденных. Наоборот, в план союзников входит совсем иная задача. Новая европейская карта должна представить не разрушение, а восстановление народов и государств, возвращение их в родное лоно, откуда они были извергнуты алчностью победителей, острием меча расчленявших не только земли, но и души побежденных народов.

Польша, Эльзас, Лотарингия, Армения, Хорватия, Чехия, Триест и Трентино испытали на себе все варварство таких расчленений и заушений элементарнейших прав народов.

Прошедший год лишь пробудил и окрылил их затаенные мечты об ином грядущем.

В 1916 году роковой призрак неизбежности конца объединенной Гогенцоллернами Германии, под главенством короля прусского, начал реять над Германией.«Союз князей»,составивших ядро теперешнего германского государства, никогда не был союзом народов. В этот насильственный союз вовлечены и польские земли, запечатленные прусской короной. Австро-Венгрия, поглотившая насильственно и Чехию, и Боснию, и Герцеговину, и Хорватию, Турция, в вековом гнете томившая Армению и Болгарию, захватившая сербские земли, не могут оставаться без передела, ибо век рабства отошел и для отдельных личностей, и целых наций, и всем рабовладельческим хищническим инстинктам, где бы они ни проявлялись, должен быть положен конец.

Теперешняя великая война велика не потому, что арена ее почти вся Европа, что она втянула все могущественные государства. Она велика потому, что, отметая ветхое, погребая под обломками изжитое, она является вестницей небывалого, реальным оправданием тех великих принципов, которые провозгласила Франция сто слишком лет назад:

— Свобода, равенство и братство.

Франция для своего внутреннего строительства положила во главу угла этот принцип. Теперь борются Россия, Англия, Франция, Италия, Сербия и их союзницы за проведение его в жизнь.

Да будет свобода для всех живущих на земле народов основой их жизни! да будет равенство всех граждан вселенной! да будет братство этих народов, спаянных кровью на полях битв, освященных смертью героев и бойцов! И да будет настоящий 1917 год началом исполнения той давней мечты, которая творила то, что недавно еще являлось сказкой пред мрачною былью действительности.

В преддверии нового года эта действительность последними судорожными усилиями пыталась обратить все к старому.

Новый год мы встречаем с соблюдением всех форм и традиций нашей внутренней жизни. Старина еще сохраняет свои лозунги, свои позиции, но неизбежность, необходимость нови уже из области подсознательного переходит в область сознания—не только в тесной группе оппозиции, но и в широких слоях населения. Недавно еще приход ея благословляла, за неизбежность его ратовала только часть России,—та часть, которая до 1905 года называлась крамольной, а после 1905 года поставляла едва терпимую оппозицию. Одиннадцать лет бесследно прошли не для России, а лишь для правящей России. Она не научилась ничему, а обыватель вырос безмерно и растет с каждым днем в нем сознание, что так, при такой системе, далеко не уедешь.

На рубеже 1916 года титулованные обыватели впервые усомнились в мудрости безответственнаго правительства и заявили, как граждане, во всеуслышание:

— Отечество в опасности!

Когда это говорила давно и не раз еще в дни Сухомлиновых Горемыкиных и Штюрмеров, Государственная Дума устами лидеров прогрессивных партии, к ее голосу не прислушивались. Теперь об этом заговорило думское большинство и недвижный Государственный Совет провозгласил тот же лозунг. Даже среди беспечальных недавно, объединенных дворян раздаются те же предостерегающие голоса. «Народ безмолвствует», но это вынужденное молчание тем и страшно, что оно вынуждено.

Даже камни возопияли в 1916 году, даже мертвецы в гробах проснулись и подали признаки жизни. Ясно всем: России нужна победа, чтобы начать новую жизнь, но привести ее к победе могут только сильные духом и верой в нее, берущие на себя всю ответственность, а не одну полноту власти, не умеющие ею пользоваться, не облеченные доверием народа.

Идет спор не за власть, а великий спор о конечной победе над врагом, ибо от нея все исходит, через нее все разрешается: не только судьбы России, но и судьбы целых народов. Их свобода или прозябание под бронированным кулаком торжествующей Германии.

Разрешит ли этот спор 1917-ый младенец, явится ли он действительно первым годом новой эры, или простой календарной отметкой—об этом не будем допытывать таинственные судьбы грядущего. Но одно ясно, как Божий день: то, что зачатое новой Россией не исчезнет и в 1917 году, ибо исчезать будут годы, а оно не исчезнет. Не сгинет она.

Этой России грядущего наш новогодний привет. Неизменного счастья ей на ее тяжких путях, во всех ее творческих устремлениях и в новом строительстве. Благословения ее ратникам, творящим великое дело лицом к лицу с врагом и там, на полях битв, решающим краеугольный вопрос о действительно новой жизни и новом счастье русского народа.

Вл. Новоселов.