По материалам газеты "Пробуждение"  № 3 за 1916 года.

Статья Вл. Новоселова

В настоящей великой войне особенное внимание приковывают маленькие страны. То, что мы недавно еще считали малым, просто не стоящим внимания, со стороны великих, вдруг, пред лицом событий и фактов, получило иную оценку, иное освещение, разрушая вконец прежние каноны. Так было по отношению и к Бельгии, и к Сербии, и к Черногории... Крошечные их армии знатоками и авторитетами военного дела в начале войны почти игнорировались, не принимались в расчет при учете общих сил союзников тройственного согласия.

Промышленная Бельгия—страна индустрии,—казалось, тогда менее всего могла иметь боевую армию. Бедная страна селяков—Сербия—также. Относительно Черногории, заставленной естественными крепостями—неприступными горами,—повторялись старые легенды, как о «гнезде орлов»; Черногория,если сама по себе и не страшна врагам, то одолеть ее невозможно, ибо неприступный Ловчен (гора на границе Далматии высотой в семь с половиной тысяч футов) сторожит путь на Черную гору.

Тем не менее, однако, все подобные рассуждения оказались теорией, которая на практике зачастую оказывается ложной.

Промышленная Бельгия показала себя обладательницей такой маленькой, но героической в полном смысле армии, которая способна выявить целый ряд доблестных подвигов, отстаивая каждую пядь родной земли.
Территориально не существующая Бельгия, наводненная потоком вражеских сил, тем не менее остается жить в рядах ея армии, не только не сдавшейся в десять раз сильнейшему врагу, но и нашедшей пути и возможности сохранить прежний геройский дух пред рядом тяжелых испытаний и свою боевую способность. Исходящая от крови и нечеловеческих мук, испепеленная, разоренная Сербия явила в полном смысле чудеса доблести и тогда, когда она победоносно била сильнейшего врага на полях, и тогда, когда, под напором огромных сил противника, ея полуголодные храбрецы в боевом порядке покинули пределы родной земли, не сложив все-таки боевого оружия.

Крошечная черногорская армия также заявила себя не столько защитой защищенных самой природой горных гнезд, сколько тем, что провела ряд отчаянных наступлений, тревожа и побеждая сильнейшего по численности врага.

Эта борьба трех маленьких государств Европы является, конечно, лишь эпизодом в великой войне, но эпизодом, настолько изумительным и небывалым в прошлых летописях, что он приковывает к трем маленьким странам настороженное внимание всего мира.

Никакая самая блестящая победа Бельгии, Сербии или Черногории фактически не могла бы изменить общего положения, ибо это был бы только частный случай, но тем не менее моральный успех их героизма был необходим: он создавал маленьким народам уважение великих, раскрывал освященную веками несправедливость—зависимость малых стран от больших, поглощение слабых сильными, основанное на господстве не права, а силы. Великими и тяжкими жертвами войны в кровавой борьбе обрели право на лучшие дни и Бельгия, и Сербия, и Черногория, ибо в этой борьбе полно выявилась свободная душа и бельгийского и сербского народов, предпочитающая тягость безмерных страданий, беззаветно обрекающая себя на них, чтобы даже такой жестокой ценой приобрести и выковать свою свободу.

Черногорский «эпизод» последних дней бессилен затемнить страницы книги исторических письмен, исказить их разум, забрызгать грязью девственную их белизну.

В противовес Сербии, Черногория в самом разгаре борьбы решила подвести ей конец. Она решила сдать неприступный свой Ловчен австрийцам и путем позора—капитуляции армии—открыть мирные переговоры с врагами. Это явилось бы несмываемым позором для Черногории, если бы во всех этих деяниях участвовал сам черногорский народ. Но прежде всего такого «черногорского» народа нет и не было. Черная гора, заселенная сербами, была встарь одной из провинций Сербии. Отделение ее от Сербии произошло не по воле народной, а в силу того, что черногорским владыкам удалось отстоять независимость Черной горы и стать независимыми владыками над зависимым от них народом. Народ не может отвечать за свою династию, тем более сербы, населяющие Черную гору, где до сих пор, несмотря на существование на бумаге конституции и пародии на народное представительство, король из дома Негошей обладает всей полнотой власти неограниченной. Гражданское положение сербского народа и части его населения, под управлением Негошей, так же различно, как положение граждан в строго конституционной стране и обывателей Черногории— стране деспотического режима. В Черногории процветал всегда именно такой режим, лишь для внешности, недавно полуприкрытый лаком «европеизма». Король Николай никогда не был его поклонником.

Неудивительно, если, по единоличному приказу короля и его ближайших клевретов, королевская армия капитулировала и сдала Ловчев. Мы не знаем причин, побудивших «верного союзника России»—о чем король всегда заявлял при всяком удобном случае—пойти на такой позорный поступок и покрыть позором несмываемым бывших «орлов Черной горы», но мы знаем, что престарелый ех-король всегда был большой «дипломат». Любопытен один штрих этой дипломатии. Старый король, в продолжение всей своей жизни, считал себя и считался явным врагом австрийцев.

Тем не менее эта явная вражда нисколько не помешала Николаю Негошу вести дипломатические переговоры в 1913 году с Австрией об уступке Черногории Скутари, в обмен за Ловчен. Король охотно уступал ключ к Черной горе, ее неприступную твердыню, охраняющую вход на Черную гору, за выход Черногории к морю в Скутари. Вмешательство России положило конец этому торгу с Австрией. И еще: вся неприязнь к Австрии нисколько не мешала королю вести свои финансовые дела через своего венского банкира и быть существенно заинтересованным в положении фондов на биржах и Австро-Венгрии, и Германии. Скутари, в эту войну, действительно, заняли с боя черногорцы и утвердились в нем, а Ловчен теперь сдан тем же австрийцам, ибо такова была воля короля, основанная на том, что армия утомлена, что у нее нет средств для борьбы: ни снарядов, ни провианта.

Для освещения этого в полном смысле исторического события еще не наступило время истории.
Но сдача Ловчена и капитуляция короля Николая только половина черногорского эпизода. Другая половина более важна. Король капитулировал, но большая часть армии и ее воеводы, из тех, которые были связаны кровным духом родства с Сербией, не сложили оружия. Король стал ех-королем и удалился на Ривьеру. Наследник черногорского престола и ближайшие советники короны стали также бывшими людьми в Черногории, но их судьбы не разделил один из сыновей короля, княжич Мирко, и остался с частью армией, не положившей оружия.

Таким образом,черногорский «эпизод» является по существу не черногорским, а личным делом бывшего короля Николая Негоша и его ближайших советников. Черная гора, ея население принимали в нем точно такое участие, какое принимали они вообще в государственном управлении страны, которое никогда не было народным, но лишь княжеским делом. То, что было в Болгарии, теперь вновь повторяется в Черногории. В Болгарии личную политику творит бывший принц Кобургский, палочным режимом призывая народ к послушанию; в Черногории тот же самый режим приводит к сдаче Ловчена и капитуляции части армии. Но в Черногории то же самое обстоятельство вызывает обратное действие, чем в Болгарии: здравый народный разум находит исход; в последнюю минуту народ диктует властно свою волю, не желая позор принимать за исход дела, разгар борьбы принимать за ея конец и разделять более хитроумные, чем дальновидные, опасения короля.

Черногория стоит с настежь распахнутыми воротами пред врагом в Ловчене. Враги хозяйничают на Черной горе, в Цетинье и в Спицце, но, далее к югу, еще проявляет силу сопротивления уцелевшая в боевой готовности часть черногорской армии, покрывая позор греха короля святостью искупительного подвига народа.

В Болгарии этот позор еще не сознан настолько, чтобы на него реагировала народная масса. Воля не парализована, придушена; она еле дышит, но все еще живет. Политика Фердинанда Кобургского, его ставленников и приспешников, начиная от Стамбулова и кончая Радославовым, неуклонно стремилась к парализации этой воли. Результаты теперь налицо. Недавняя «райя», исходившая кровью под пятою турок, покорно идет в союзе с ними против своего освободителя—русского народа, по команде фельдфебеля, поставленного «в Вольтеры»—бывшего принца Кобургского.

В этом «послушании» власти предержащей, однако, вряд ли кто даже из наших домостроевцев усмотрит и долг, и честь, и доблесть, и поддержание «основ» гражданской добродетели.    
Народ-стадо—плохая порука за славное будущее.

Вл. Новоселов.