Бывшие русские владения в Америке. Колоши (из записок моряка) , Часть 2 - 20 Октября 2018 - Дневник

С рассветом следующего дня, мы решили сделать более значительную прогулку во внутрь страны. Пройдя несколько верст, мы увидели наконец колошское селение.

— Смотрите, будьте здесь осторожнее—сказал мне мой спутник, и не отходите далеко от меня.
— А что такое? спросил я его
— Да так; племя-то сердитое.
— Скверно, пробормотал я про себя и затем сказал громко:—а ну, как они вздумают бить нас?
— Будьте покойны, идите только за мной, ничего.

Признаюсь, при входе в это селение, сердце у меня сжалось, а при виде огромной толпы народа, теснившейся на единственной в селении улице, оно еще сильней ёкнуло.

— Как мы удачно попали, сказал мой спутник.
— А что?
— А у них похороны и по церемонии я вижу, что хоронят тоёна.

Едва мы успели приблизиться к первой бараборе, как вся толпа двинулась к кладбищу, находящемуся тут же около селения. Туда же отправились и мы.

На кладбище поднялся страшный шум и крик, лица всех выражали какое-то неистовство и глаза дико сверкали. Более всех бесновался и шумел пожилой дикарь—то был жрец; голос его звучал громче всех, на губах белела пена, движения его были важны, но угловаты.

Покойника положили на зажженный костер, а жрец обрезал ему волосы. Поднялся ужасный смрад и вонь; затрещало на огне усопшее тело и вскоре от него остались одни лишь кости. Кости положили в нарочно устроенный маленький домик, к наружной стене которого прибили волосы покойника.. После этого на диких нашло какое-то чертобесие; произошло что то в роде схватки, при чем все как будто нападали на одного; наконец, этого несчастного схватили и повалили наземь.

Тут мне пришлось быть свидетелем отвратительной картины. Повалив человека на землю, лицом вверх, ему связали руки и ноги, положили на горло палку и двое, став на концы ее, стали подпрыгивать, чем постепенно душили свою жертву. Мы поспешили уйти.

Дорогой спутник мой объяснил, что колонии всегда сжигают мертвых и только кости их прячут в такие домики, как мы видели; по смерти же тоёна приносят в жертву любимого его слугу, исполняя этот обряд точно в том виде, как описано выше. Однако обычай этот начинает выводиться вследствие влияния русских и в последнее время случалось, что такой слуга, или, как его называют, калга, выдавался русским и уже более не считался в живых. Недавно даже был такой пример, что умер тоён в том селении, которое расположено у самой Ситхи, при чем ни один из его слуг не только не был умерщвлен, но даже не выдан русским, и все они перешли к другому тоёну.

Я был в самом скверном расположении духа и, чтобы рассеяться, просил моего спутника рассказать мне про ловлю какого-нибудь путного зверя. Рассказ его, как участника во многих ловлях, очень интересен и, я считаю не лишним привести его здесь; в нем идет речь о звере, который водится по преимуществу около описываемых мною мест.

— Случилось быть мне на островах Прибылова, рассказывал мещанин.

«Время приближалось к осени, а об эту пору там бьют морских котов. Зверь этот презанимательный. С ноября месяца его нигде не найдешь—пропадет куда-то, да так и не видать до весны; в это время он снова является и собирается в большие стада. Надо вам сказать, что его бьют с разбором. Самку стараются не трогать, а также и самца свыше пяти лет; его зовут секач; остальных всех бьют, а эти нужны для расплода. Мы их отличаем больше по цвету: родится он черный, но скоро делается светлосерым и с годами все темнеет.

Прежде всех выходят на берег самцы—вот что старше пяти лет—, а за ними уж и остальные. Тут-то, сударь вы мой, бывает у них потеха. Каждый секач начинает набирать себе самок и при этом жестоко дерутся они между собой; зверь-то такой небольшой, да и не сердитый, а тут, как ухватятся двое за одну самку, так ведь до тех пор они ее тормошат, покуда не раздерут пополам. Так-то, с боя, секач и наберет себе штук 200 или 300 самок; заберется между ними и благодушествует; в эту пору он мало ест и сильно тощает.

Это еще не все. Секач ревнив, как черт, а сам не прочь залучить к себе чужую самку; да и эти канальи также бывают разборчивы; не по нраву ей муж—так и норовят улизнуть и, кто ее знает, как уж это она снюхается с другим, только, смотришь, и дала тягу. Ну, прежнему-то мужу конечно обидно; вот он и полезет в драку с новым, а самки, видя что на них стали мало внимания обращать, давай разбегаться, куда какой лучше; смотришь, ревнивый в дураках у него и половины не осталось того, что было самок; начинает он тут собирать своих самок, а значит, опять пойдет драка.

Иного так пообдерут за лето, что если и убьешь его по нечаянности, то, как говорится, овчинка не стоит выделки — вся-то шерсть из него повытаскана. Таким-то манером живут они целое лето, а к концу лета, поглядишь, явятся партии промышленников и тут плохо приходится котам. Партии эти собираются больше из русских и алеутов. Обойдут они кругом все стадо и погонят от берега, пропуская назад только секачей да самок; тут иногда улизнет и молодой котик, ну да это ничего, ведь надо же и молодых приберечь—оно лучше для разводу. Затем, дадут остальным немного отдохнуть и станут их бить: бьют просто палками по голове.»

Мы пошли к городу не той дорогой, по которой шли прежде и, слушая рассказ моего спутника, я и не заметил, как мы очутились в другом колошском селении. Здесь, я залюбовался очень хорошенькой, маленькой девочкой, на руках молодой и некрашенной колошники; лицо ребенка было белое, большие голубые глаза заслонялись длинными ресницами, на голове были совершенно белые волосы, а туловище прикрывалось байковой юбочкой. Такое явление детской красоты между безобразными дикарями, сильно меня заинтересовало; я подошел к женщине, и спросил: «кто твой муж?»

— Русский солдат, отвечала колошинка по-русски же.
— А это твой ребенок?
— Мой, сказала она, и погладила девочку по головке.
— А где же теперь твой муж?
— Уехал.
— И тебе его жалко?
— Жалко, ответила она вздохнув и прижав малютку к своей груди.

В глазах этой дикой женщины выражалось столько теплого чувства и грусти, что невозможно было ей не сочувствовать, я поневоле сознавал, что как бы дика ни была человеческая природа, но в ней всегда хранится запас чувств, присущих всякому человеку и стоит лишь найти ключ к этому тайнику чувств, как они обнаружатся в знакомом всем нам виде.

Россия отыскивала здесь этот ключ в продолжении шестидесяти слишком лет — промежуток времени довольно ничтожный, особенно, если взять в расчет то обстоятельство, что колошам сперва нужно было привыкнуть к нам, русским, перестать бояться нас; тогда только могло начаться наше влияние на диких.

Несмотря, однако, на столь непродолжительное влияние, плоды его в последнее время стали рельефно выдаваться. Те колоши, которые чаще других своих соплеменников, соприкасались с русскими, уже успели отстать от многих варварских обычаев, начали склоняться на сторону мирной и более человечной жизни, реже случались между ними нападения одного племени на другое и, наконец, некоторые из них сделались даже христианами. Таким образом, дело было начато, и американцам теперь остается лишь продолжать его—нельзя не пожелать им полного успеха.

Г. Б.

Всемирная иллюстрация № 13 (22 марта) - с. 193-208.

Еще по теме:

Бывшие русские владения в Америке. Колоши (из записок моряка), Часть 1

Бывшие русские владения в Америке. Колоши (из записок моряка), Часть 2