Владимир Львович Бурцев

"Татары идут!"

"Большевики идут!"

Недавно мне удалось снова побывать на родине, — конечно, только там, где действует генерал Деникин и где нет еще большевистской власти. Там, где Ленин и Троцкий, нас, борющихся за то же, за что мы боролись при царизме, может ждать только тюрьма и расстрел.

Я побывал в Крыму, в Новороссии, на фронте.

Я приехать туда в очень трудное время.

Армия Деникина уже отступила от Ростова. Везде, где я проезжал, я видел толпы, тысячи,  десятки тысяч населения всех возрастов, всех национальностей, представителей разнообразных политических течений, в том числе виднейших социалистических деятелей, с огромным революционным прошлым, наиболее известных русских ученых и литераторов, рабочих, крестьян.

Все они в ужасе бежали при приближении большевиков, как бы за ними гнался по пятам пожар. Все об одном только и думали, как бы не остаться у большевиков. Не было железной дороги — шли пешком. Шли больные, шли на костылях тяжело раненые, шли старики и дети. В Варну, в Константинополь, в Салоники прибывали пароходы с десятками тысяч таких беженцев из России, и тысячами потом я их встретил в самых ужасных условиях в Константинополе, в Болгарии, Сербии. Кто из них может, тот продвигается вперед во Францию, Англию, Америку.

Разговаривая с этими беженцами я видел на их страдающих лицах ужас того, что переживали они в Совдепии, покидая Родину. И мне было понятно, что все то, что они пережили, в Совдепии продолжают и теперь переживать все те, кому не посчастливилось, подобно им, бежать из большевистской России.

Я видел этих беженцев в вагонах железной дороги, на пароходных пристанях, на улицах в Новороссийске и в Крыму. Все они ко мне обращались с одной неизменной просьбой — помочь им бежать от приближавшихся большевиков.

В России когда-то раздавался страшный крик: "Татары идут!"

Теперь там раздается другой крик: "Большевики идут!"

***

Я расспросил десятки, сотни лиц, бежавших из России. Имел возможность подробно познакомиться с работой специальной комиссии, занятой расследованием злодеяний большевиков.

Я говорил лично с теми, которые случайно только что выбрались из чрезвычаек и сами там подвергались утонченным пыткам, стояли под расстрелом и только случайно спаслись от смерти. Я привез их показания и скоро их опубликую.

Все то, что по этому вопросу я печатал до сих пор в „Общем Деле" бледнеет перед тем, что я только что сам услышал от потерпевших. Один слышанный рассказ ужаснее другого. С болью приходилось нам выслушивать, как общее утверждение, что то, что происходило в тюрьмах и судах при царском режиме, не имеет и отдаленного даже сходства с тем, что происходит в настоящее время у большевиков и что связано с именем социализма и что —увы!- находит горячих защитников у представителей европейских социалистических партий.

Когда в последний раз, в 1918 г., я покидал Россию, я понимал и тогда, что большевики ее разоряют, предают, губят, не только теперь, побывавши в России, я увидел, до чего они ее довели.

Тяжелыми были и для России и для союзников все четыре года войны, но они ничто в сравнении с тем, во что обошлись России последние два года проклятой гражданской войны. Вся страна теперь в анархии. Ее состояние можно охарактеризовать двумя фразами:

„Россию грабят!", "В России всюду убивают!"

Нет дома, нет учреждения, нет местности, где бы систематически не грабили всех. Все полито кровью. Страну разорвали на целый ряд отдельных государств. Уничтожили ее международное значение. Убили в ней всякую общественную жизнь.

Но среди всех этих ужасов и неописуемых страданий, которые я наблюдал во время моей поездки в Россию, я даже среди беженцев не встретил намеков на желание какого-либо примирения с большевиками.

Когда, с месяц тому назад, при мне в Новороссийске дошло первое смутное телеграфное известие о попытках союзников завязать переговоры с большевиками, то к этому почти все отнестись, как к чему-то совершенно невозможному. А те, кто хоть отчасти допускал возможность этих переговоров, говорил об этом с негодованием, как об измене союзников, и в то же самое время, как об огромнейшей смертельной опасности для них самих.

О недопустимости переговоров с большевиками говорили даже и те самые мрачные пессимисты, кто в ближайшем будущем не видел никакого сколько-нибудь сносного выхода для России из ее настоящего страшного положения.

В России для всех большевики  по-прежнему предатели, убийцы, грабители. С их именем навсегда связаны воспоминания о величайших народных бедствиях, гнуснейших убийствах и преступлениях.

Вл. Бурцев.

Общее дело. - Париж, 1920,  № 67, 8 апреля