"Большевики—это мелкота, ничтожество, это — отбросы общества". (Октябрь 1917 г.) - 2 Ноября 2017 - Дневник

На днях—5-го октября, лидер петроградских большевиков Луначарский должен был по объявлению прочесть лекцию на тему: «Театр и пролетариат», собрал переполненную аудиторию из солдат и рабочих и продолжение всей лекции говорил... о правительстве, об его измене, о контрреволюции, призывал к борьбе с властью, к захвату власти...

— Товарищи, против революционного пролетариата организован колоссальный заговор!—фантазировал лектор, возбуждая слушателей.

— Нам грозит опасность, более страшная, нежели недавно нависшие над нами штыки корниловских мятежных войск,—продолжал он.

В чем увидел опасность Луначарский?

Не более, не менее, как в решении правительства переехать в Москву. В зтом он видит «измену» правительства, и дальше—конечно, соответствующие большевистские выводы, повторяет, сделанные открыто, публично.

Луначарский в своей «лекции» о театре, между прочим, говорит (берем из отчета «Русской Воли» о «лекции»):

«Наше правительство бросает всех нас на произвол судьбы и бежит в то время, когда немцы находятся еще за сотни верст. Но это только предлог в устах правительства для того, чтобы попытаться ускользнуть из рук революционного пролетариата. Изменившее делу народной свободы вр. правительство надеется в Москве найти поддержку своей контрреволюционной политике и задушить свободу пролетариата. Но мы, ваши настоящие друзья, этого никогда не допустим.

Нами разработан уже план борьбы с правительством и он приведет к победе.

Мы не зовем вас сейчас на улицу, потому что еще не настало время. Подождите до 20-го октября, когда в Петрограде соберется съезд советов рабочих и солдатских депутатов, я мы, большевики, представляющие в советах большинство, проведем на съезде наши решения.

Теперешнее правительство, продавшееся капиталистам и банкирам, будет заменено настоящим, народным, социалистическим правительством.

А это правительство будет арестовано нами. Оно надеется убежать от этого ареста в Москву, мы арестуем его и в Москве».

Ясно и определенно говорится о новом мятеже, затеваемом большевиками. И когда? Когда враг непосредственно угрожает Петрограду, протягивая руку к горлу России, готовый задушить ее, истерзанную, когда страна содрагается от нахлынувшей на нее волны анархии, когда нам особенно нужны единение, порядок и власть.

Но авантюристы, явные и тайные продолжают твердить свои глупости, неуклонно вести свою линию: не удалось в кровавые дни 3—5 июля, может быть, удастся—с непосредственной помощью немцев—теперь.
Бурцевское «Общее Дело» сообщает, что под председательством Ленина в закрытом заседании центрального комитета большевиков решено на съезде советов добиваться отставки министерства и передачи всей власти советам, выделяющим из себя однородное министерство, не правее меньшевиков.
Нынешний председатель петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Троцкий (Бернштейн) также призывал готовиться к захвату власти.

Либер горячо протестовал в совете против демагогии и указывал, что легко взять власть, но трудно сохранить ее, ибо власть хлеба не рождает.

Разве существуют трезвые голоса для большевиков, для фантазеров, для авантюристов—они делают свое...
В Петрограде уже расклеиваются и воззвания с призывом к вооруженному протесту против отъезда правительства в Москву.

Надо надеяться, что на этот раз нас минует чаша сия. Судя по сообщениям с мест, созываемый на 20-ое октября большевиками съезд советов не удастся, так как к нему резко отрицательно относятся и в действующей армии, и в крестьянстве, и в меньшевистских организациях революционной демократии.
Поднял свой авторитетный голос и исполнительный комитет всероссийского совета крестьянских депутатов, резко отрицательно отнесшийся в своей резолюции к созываемому съезду советов.

Напоминаем эту резолюцию:

«Созываемый в Петрограде на 20-е октября съезд советов рабочих и солдатских депутатов, на который большевистские газеты приглашают совет крестьянских депутатов, исполнительный комитет считает несвоевременным и опасным, так как он может отдалить срок созыва Учредительного Собрания и в гражданской войне погу6ить все завоевания революции. Поэтому исполнительный комитет всероссийского совета крестьянских депутатов предлагает своим членам и в войсках, и в тылу отказаться от посылки своих делегатов на предполагаемый съезд.

Исполнительный комитет считает необходимым призвать всех членов совета крестьянских депутатов к энергичной поддержке признанного революционной демократией временного правительства, которое одно только может довести страну до Учредительного Собрания».

Вне сомнения, этот честный, авторитетный голос будет услышан: благоразумие, любовь к родине, великая ответственность перед переживаемым, надвигающиеся грозные события сдернут дерзкую, преступную руку, заносимую над родиной.

Смысл созыва съезда советов разгадан...

Будем зорки, будем настороже...

Авантюризму должен быть положен решительный конец.

М. Хасез.

Гроза еще впереди

МОСКВА, 19 октября.

Итак, сегодняшний день— 20-го октября—должен быть днем величайшего торжества для большевиков.

«Товарищ Коллонтай», читавшая не особенно давно лекции в одном из петроградских цирков, предрекла, что именно сегодня

«будет выступление, будет совершен переворот, будет свергнуто Временное Правительство, будет вся власть передана советам».

Газеты сообщают, что петроградцы находятся в большой тревоге и правительство принимает, в целях собственной безопасности, ряд экстренных мер; за то, с другой стороны, лидеры большевизма Бронштейн (Троцкий) и Луначарский, в прямое противоречие «товарищу Коллонтай», уверяют, что никакого выступления не предвидится и что все это никчемная суматоха.

Кому же верить?

Мы лично полагаем, что действительно никакого переворота и даже попытки к нему не будет. О таких вещах не кричат чуть-что не за полтора месяца, как у нас шли толки о злосчастном дне 20 октября.—Это фальшфейеры, это—отвод глаз, это—игра на нервах у населения и у правительства. Большевикам нужно держать в постоянном напряжении общество, и они этого достигают с удивительною легкостью. Они пугают и дразнят, потому что за их спиною мечется и рычит взбесившийся пес черни.

„Видите,—говорят они: хотите, сейчас его спустим на вас?... Нам стоить ему только свистнуть".

И взоры всех прикованы к оскаленной, покрытой пеною, пасти зверя, и уже у большинства мелькает мысль:

„ну что ж, пускай! По крайней мере, один конец".

Да, теперь повсюду слышишь совершенно определенное утверждение:

„в самом деле, пускай власть переходит к большевикам. Мы должны пройти через это. Неизбежное условие всяких революций, чтобы один момент вся полнота власти сосредоточилась в руках крайних партий, играющих на зверских инстинктах черни. Пусть будет так и у нас. Чем хуже, тем лучше. За то тем скорее наступит развязка".

Но вот тут и возникает вопрос: какая же развязка? Обычно на него отвечают общими фразами, в роде того, что должно же наконец проснуться благоразумие в народе, должен же он когда-нибудь опомниться и придти в себя. Все ясно видят, что когда-нибудь большевики одержать прямую победу, но за этим этапом революции вперед уже ничего не видно: одни сплошные туманы, в причудливых очертаниях которых можно воображать себе все, что будет угодно. Рассуждают, исходя из нижеследующих соображений: хуже большевистского господства уже ничего не может быть,—значить, должно быть что-то лучшее.

Так ли это?

Нет, мы еще не дошли до крайнего предела наших несчастий.

„Страна большего не выдержит" — говорят нам.

Ой ли? Ведь пророки уверяли же нас, что война больше трех месяцев не продолжится, исходя из тех же соображений, а война длится уже четвертый год, и конца ей не видно. У нас разгул анархии только начинается. Может случиться еще многое несравненно худшее, чем господство большевиков.

Прежде всего, большевики—это мелкота, ничтожество, это — отбросы общества. Вот доказательство: их вожди. Большинство их из подонков еврейства, от которых благоразумное еврейство отворачивается с гримасой отвращения. Это—ренегаты еврейства, которые стыдятся даже собственных имен.

Повторим для нравоучения список этой непочтенной компании:

Троцкий—Бронштейн.
Стеклов—Нахамкес.
Мартов—Цидербаум.
Зиновьев—Апфельбаум.
Суханов—Гиммель.
Каменев—Розенфельд.
Загродский—Крохман.
Богданов—Зильберштейн.
Ларин—Лурье.
Горев—Гольдман.

Всех этих господ, включая сюда и Ульянова (Ленина), отнюдь нельзя сравнивать с якобинцами французской революции. Якобинцы были людьми идеи. Робеспьер был фанатиком, почему он и мог так долго держаться у власти. Он верил в свою идею и тем заставлял верить в себя окружающих.

Среди наших большевиков нет таких фанатиков. Это—люди гешефта— и не больше.

Вот почему большая часть из них состоит на содержании у немцев. Ульянов (Ленин) приехал в историческом запломбированном немецком вагоне, Бронштейна (Троцкого), председателя совета с. и р. депутатов, англичане сочли нужным арестовать как немецкого агента и отправить в лагерь для военнопленных. Это ли не явные свидетельства, что перед нами немецкие агенты? О большевиках, включая сюда и Максима Горького, как о людях, действующих в пользу Германии, предупреждал такой осведомленный человек, как Бурцев.

Куда же идти дальше?

Вот почему мы и полагаем, что теперешние большевистские лидеры никогда не возьмут в свои руки министерские портфели. Они не смогут, да и не захотят этого сделать. Им деньги платят не за это. Немцам важно, чтобы эти господа стояли около правительства и заставляли небольшевистское правительство делать что угодно большевикам.

Большевики все время будут делать вид: „вот-вот мы возьмем власть", но власть они так и не возьмут.

В настоящем положении они для немцев „верные люди на верном месте", к тому же и правительство точно исполняет немецкую программу. Например, ему подсунули чисто немецкую формулу „мир без аннексий и контрибуций", которая в переводе на русский язык означает: „кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю",—и этот русский текст будет внятно и громко прочитан на парижской конференции нашими „дипломатическими", с позволения сказать, представителями.

Нет, торжество большевизма— еще не грань наших несчастий.

Тогда, что же?—спросите вы. Да мало ли что. Вот, например, чисто русское явление самозванства. Неужели почва для него еще не подготовлена. Самозванец это— живое воплощение анархии, это— огонь и меч, истребляющий, все на своем пути. Это—вождь движущихся все вперед и сметающих все встречное народных масс.

Неужели этого не может быть? Разве в нашем народе мало темноты, мало злобы и мало разочарования? Нет, воздух насыщен, перегружен электричеством, и что мудреного, что над нашими головами разразится еще такая гроза, о которой мы и не мечтаем, перед которой времена Тушинского вора, Стеньки Разина и Пугачева покажутся порою относительного благополучия. Берегитесь появления личности, которая посмеет и во имя разрушения встанет во главе народного слепого бешенства.

Ужасны для нас не большевики, ужасны мы сами, мы, интеллигенты, со своей пассивностью, со своими разговорами, со своею мирной настроенностью. Теперь век железный, век борьбы, век крови и насилия.

Мы должны приспособиться к нему, иначе нас всех и без остатка сметет все нарастающая волна озлобленной и грозной народной темноты.

Берегитесь, объединяйтесь, действуйте!

Дело идет о нашей жизни, о жизни наших жен и детей.

"Московские Ведомости", № 232, 20 октября (2 ноября) 1917 г.

Еще по теме