Кто он?

(К подлинному портрету архиеп. Варнавы)

Опять выплыло на свет имя архиепископа Варнавы...

Теперь Варнава уже изъясняется в «преданности» советской власти и предлагает свои услуги, говоря, что после его «свободного» обращения к народу, он «приведет к большевикам пол-России», что «за ним пойдут»... Словом, хочет отдать советской России свой «опыт и влияние».

Само собою понятно, что об архиепископе Варнаве, после того, что о нем вообще известно, двух мнений быть не может, как не может быть и у самой советской власти каких-либо сомнений и колебаний в оценке степени искренности епископских показаний и его вожделений на деятельность для народа в рабоче-крестьянской социалистической республике.

Не может быть уже потому, что простое даже сочетание слов «социализм и епископ Варнава»,—звучит резко, резко противоречиво, неестественно, дико ...  Но может быть уже и потому, что вся «исповедь» Варнавы, по крайней мере в том виде, как она появилась в печати, имеет уже свой крайне определенный и характерный вид путем указания на бесстыдное поведение одних негодных иерархов «господствующей» церкви,—выявить «смиренную чистоту» своих собственных новых помыслов и намерений.

Здесь, однако, не входит в мою задачу сейчас вопрос об оценке новейших последних намерений и выступлений Варнавы,— это не наше дело. Но зная Варнаву близко более 30 лет, мне хотелось бы дать портрет этого безусловно незаурядного, но направившего свои богатые природные дарования не в ту сторону, куда он по своему происхождению, по своей, так сказать, крови и обстановке должен был их направить.

Тихий, сонный, брошенный городок Петрозаводск, за 8 долгих зимних месяцев в году, лишенный удобного и скорого сообщения с столицей. Жителей всего 10— 12.000, из которых большую часть составляли различные чиновники многочисленных учреждений и «палат», губернских управлений...

Рано утром по городу, начиная с весны и все лето, разъезжает в красной тележке молодой парень, с черными бегающими, вечно будто чего-то ищущими глазами, с речью в прибаутках, рифмах с веселой ярославской хитрецой и лукавой сметкой ростовского огородника-торгаша.

Василий Накропин снабжает чиновничий Петрозаводск свежими овощами, взрощенными многочисленной семьей огородников Накропиных. Огромная семья ростовско-ярославских огородников, братьев Накропиных приехала в Петрозаводск (Олонецкой губ.), сняла в аренду у города несколько земельных участков и стала вести промысловое огородное хозяйство.

Семья работала и кормилась, взращивала многочисленное потомство Накропиных, среди которых был будущий «владыка» Варнава.

Василий Накропин шустрый и способный мальчик, сын Александра Накропина, был отдан отцом в местную Олонецкую гимназию. Однако недолго учился Вася. Кое как дотянув до второго класса, «убоялся» дальнейшей премудрости, был взят из учебнаго заведения, а когда немного подрос и разъезжая по городу с отцом, приучился к торговле овощами, стал уже сам один вести развозную торговлю. Тем более, что родители убедились в несомненных торговых способностях их сына, приступившего весьма удачно к своим разъездам по городу еще и сообщения «самых последних новостей», да еще в очень интересном изложении Васьки—огородника, как его попросту называли.

Балагуря, сплетничая, потешая анекдотами и «складными» прибаутками жил, рос, мужал будущий епископ. Особенно обожали «Ваську» петрозаводские купцы и базарные торговцы, когда он рассказывал им анекдоты, от которых даже старые желтые стены Гостинного двора, краснели, а «молодцы» со своими хозяевами и базарная братия неистово ржали.

В то, уже теперь сравнительно далекое время в местной гимназии не было своей домашней церкви и гимназистов буквально гоняли к каждому праздничному богослужению в большой кафедральный собор, где они под зорким и строгим наблюдением учителя немца и в тоже время классного надзирателя и жестокого педагога инспектора—чеха должны были выстаивать долгую,—с восьми утра и более, архиерейскую службу.

Местный тогдашний архиерей Павел, престарелый маленький человек, бывший еще «энергичный» деятель эпохи так называемого воссоединения униатов в  царствование Николая первого, имел большое пристрастие каждое свое служение производить новых дьякона и Священника. По каким приходам и куда он распихивал эту многочисленную длинноволосую ораву в рясах было видимо, мало известно и самому архиерею думавшему этим оставить о себе долгую и благодарную память во «вверенной епархии».

И вот время этих долгих гимназистических мучений за архиерейским богослужением незаметным развлекателем гимназистов явился будущий владыка Варнава «Васька—огородник».

Он имел обыкновение по праву что ли «бывшего товарища», становиться в церкви рядом с стоявшими в шеренгах гимназистами и.... скрашивать своими меткими замечаниями и словечками невыносимо долгое и утомительное отбывание учащимися праздничной религиозной повинности.

И тут жестоко Васька-огородник смеялся над особой страстью старого архиерея Павла «рукополагать» новых служителей церкви.

Помню, как при обязательном возгласе, когда епископ призывает на вновь рукополагаемого служителя алтаря благословение св. духа, и говорит: «да снизойдет на тебя благодать св. духа», Васька-огородник неизменно подавал такое ехидное замечание:
    
«Ну, и благодати же у нашего архиерея. По всем карманам широким, поповским понапихано».

И дальше прибавляя уже совсем с явным кощунством:

«Эх, и старенькому по духу святому с этакой высоты небесной по лесенкам по два раза ползать тяжеленько».

Конечно, такие замечания Василия развлекали гимназистов скрашивая утомительное состояние в церкви.
И еще: когда архиерей делает известный возглас «аксиос» (т. е. достоин по-гречески), а хор трижды повторяет:    

«аксиос, аксиос, аксиос»,

Василий Накропин обнаруживая плоды своего недолгого пребывания в гимназии и как бы ни к кому не обращаясь подпевал.

 —Азинус, азинус, азинус.

Гимназисты фыркали. Еще бы ведь, вместо греческого слова «аксиос-достоин, выходило что новый только что испеченный служитель церкви, вовсе не достоин того сана в который его сейчас возвели, а попросту.... осел (азинус-по латыни значит осел).

Помню и еще. И это особенно характерно в том смысле, поскольку у будущего владыки и высокого служителя церкви сложилось еще в молодых его годах отношение, вообще к служителям же церкви.

В одной из кладбищенских петроградских церквей служил священник Иван Лавров, которого прихожане звали просто— «гонялкой» за его быстрое, на курьерских отправление всяких треб по могилкам. Однако и любили его, за простой, незлобный и совсем нестяжательный нрав. И эту любовь решили отметить и отпраздновать как раз подошедший юбилей «Погонялки». Было у прихожан собрание этому делу поводу, наметили порядок чествования иерея и стали привлекать к нему и других. Проведал о предстоящем празднестве Васька-огородник и проделал такой ядовитый фортель. Он испек какой-то замысловатый пирог и отправил к будущему юбиляру, препроводив свое «сокровенное» подношение длинным стихотворением собственного творчества, начинавшееся так:

«По наитию ли духа.
«Для набития ли брюха,
Ты почетный иерей,
«Вздумал справить юбилей.»

Дальше в этом стихотворном послании Васька настрочил столько обманных и ехидных замечаний по адресу «Погонялки», что последний решительно отказался от всякого чествования, убоясь еще больших язвительных замечаний со стороны огородника.

Как я уже заметил, Василий Наркопин был большой балагур, остроумный, нахрапистый парень, могущий вести бесконечный рассказ и все в рифмованном виде.  Но у него была еще одна замечательная способность - уменье бесподобно имитировать женский голос, а порой виртуозность его доходила в этом отношении иллюзии полного чревовещания. К тому же обладая тонкой, достаточно хрупкого вида фигурой, Василий использовал эти данные при посещении маскарадных вечеров.

На рождественских праздниках в Петрозаводске обыкновенно устраивались в так называемом общественном собрании, и попросту в клубе, танцевально-маскарадные вечера. Сюда в разнообразных костюмах собиралось петрозаводское общество, преимущественно, как я уже сказал, чиновно-купеческое и до трех-четырех часов ночи веселилось и бражничало, заводило всякие интриги и, самым обыкновенным или,—откровенным провинциальным образом,—мелко сплетничало.

И неизменный посетителей таких вечеров-маскарадов был будущий владыка Варнава, пока еще развеселый огородник Василий Накропин. Тут таланты Василия развертывались во всю. Прежде всего у него было правило быть в маскараде исключительно в женских костюмах, под видом ли русской боярской девушки, просто скромном черном домино, или даже в костюмах балерины.

Между прочим существует два фотогфических снимка кабинетного форма, где будущий епископ изображен в костюмах: на одном - балериной, а на другом -  в старинном праздничном русском женском наряде.

И еще: последние две карточки, когда Варнава только что был сделан архиереем, кем-то из его завистников ли, или просто недоброжелателей, были присланы в синод для обозрения заседавших таи «первоприсутствующих» и просто высшим иерархам с надписью «полюбуйтесь, что за гуся вы приняли в свою среду и так возвеличили».

Но, как видно, такие «выпады» нисколько не помешали Варнаве строить свою дальнейшую, головокружительную карьеру.

Небольшой, живой, с тонкой фигурой, с неподражаемой способностью имитировать любой голос Василий Накропин, выделывал «чудеса» в этих общественных маскарадах. И прежде всего был потешателем и, сплошь и рядом «зловредным» потешателем прежде всего местных купчиков и купеческих саврасов, пьянствовавших в буфете клуба. По поручению этих «господ» Василий отправлялся в дамские уборные, там узнавая фамилии той или иной тщательно скрывавшей свое имя дамы и девушки местного общества и докладывал заинтересованным в этом пьяницам, ожидавшим его.

Конечно из таких докладов, интриг и наблюдения огородника в продолжение целой ночи получалась своеобразная весьма зловредная путаница, в результате которой происходило много уже серьезных семейных дрязг, неприятностей и даже драк. А виновником этой подлой кутерьмы был неуловимый и неузнаваемый Василий Накропин, видимо, уже тогда «практиковавшийся» к подготовке своей дальнейшей карьеры: «путать карты»... для своей, конечно «выгоды».

***

В 1895 или 1896 г. веселый Василий Накропин неожиданно переменяет фронт, и обыватели Петрозаводска встречают знакомую фигуру огородника, болтливого торговца овощами, совершенно преобразившуюся.

В незатейливом, почти нищенском потертом желтом зипуне, — подряснике из материи, называвшейся тогда «чертовой кожей», в каком-то не то клобуке, не то замысловатой папахе, появляется Василий. И речи уж не те. Все говорит о Боге, о спасении души, о необходимости христианского подвига.

Василий пуще прежнего бегает и носится по небольшому городку, о чем-то, будто хлопочет, чем-то горит и волнуется и, в конце концов, предстает уже в виде настоящего по крайней мере по внешности монаха.

А еще немного позже делается уже игуменом заброшенного старинного монастыря, на одном из островов Онежского озера, так называемого Климецкого монастыря.

Тут новый игумен Варнава принимается на хозяйство, старается поднять благосостояние монастыря, в котором небольшая кучка «братии» только тем и занималась, что продавала за бесценок богатейшие леса монастыря местным кулакам-лесопромышленникам и на полученные от сих торговых «сделок» приобретала соответствующую партию ... водки...

И здесь Варнава решил выявить прежде всего свою «святость» и ни много-ни мало, как сотворить... чудо.

В монастыре, где теперь хозяйствовал игумен Варнава, был, несмотря на все разорение и бедность, кое-какой домашний скот. По нерадивости и просто открытой и отъявленной лени монашеской братии для скота не хватало корму, не было достаточно запасов сена. Этим отсутствием корма для коров и лошадей и воспользовался юркий игумен настоятель.

В одно зимнее утро вышел Варнава из своей кельи в общую ко всей братии и заговорил особенно вдохновенным языком, как хороший актер:

— Братия—говорил он, я сегодня всю ночь, как и всегда, отдавался молитве и только под утро немного уснул. И вот, по молитвам ли меня грешного раба, или по произволению свыше, но святой и преподобный покровитель нашей обители явился ко мне и сказал: «не скорби брат мой во Христе, Варнава, я вижу твое усердие слышу молитвы твои к Господу и потому повелеваю тебе отправить людей за сеном в отдаленную часть острова, за большой лесной дачей. Там приготовлено для вашей голодающей скотины два больших стога сена. Молись и трудись! Так сказал мне наш преподобный, удостоив меня грешного великой милости и явив свою благость видением.

После такой речи Варнава отдал распоряжение, чтобы два монастырских работника отправились по указанному им направлению за сеном. И действительно через несколько часов работники привезли два огромных воза сена и заявили, что нашли стога с таким количеством сена, что его вполне хватит до новых кормов.

В виду такой милости, явленной по молитвам игумена, немедленно же был отслужен торжественный благодарственный молебен у мощей покровителя монастыря св. Ионы, а после молебствия и восторженных песнопений была устроена... праздничная трапеза.

Братия скоро за этой трапезой так упилась, что «лыка не вязала», а два работника, ездившие за сеном, решили еще выпить, но на такое предприятие у них не было денег. Не долго думая они решили пойти за этим к игумену-настоятелю Варнаве и между «святым отцом» и обыкновенными работниками произошел любопытный разговор:

— Отец настоятель, —заплетающимся от выпитого вина языком говорили ездившие за сеном, —а ты нехорошо с нами поступаешь. Ведь, обещал за нашу работу, да чтобы никому не говорили по целой четвертной бумажке, а сам отвалил только по красненькой. Стало быть обманываешь нас...

Варнава замахал руками, грозил «безбожникам» муками ада, гневом преподобного и все-таки работники стояли на своем. Требовали отдать им «положенное» по условию.

— А то про чудо-то толкуешь, отец-игумен, славу хочешь взять, а нас обманываешь,—укоряли «чудотворца» люди, горевшие желанием дальнейшей выпивки.

Пришлось Варнаве уплатить, работники отправились в ближайшую деревню и там окончательно разболтали всю проделку игумена с «чудотворным» нахождением сена. Молва, конечно, дошла и до петрозаводского епархиального архиерея (кажется, по имени Анастасия), который и вызвал подчинённого ему «игумена-чудотворца» на допрос.

И архиерей решительно твердо и буквально заявил Варнаве:

— Бог сотворил много чудес, но я сотворю только одно: выгоню тебя Варнава из монастыря ко всем нечистым, если ты не успокоишься. Молод еще для чудес-то. И Варнаве пришлось подчиниться пока чтобы вскоре начать уже не творить, а прямо «выделывать» чудеса, но в другой области и в «высоких сферах» царских чертогов и чиновничьих палат.

* * *

Начинало выплывать имя Распутина. Росло его влияние и значение и хитрый, дальновидный Варнава не мог не учесть этого обстоятельства. Уже пользуясь заведенными в чиновничьих синодских сферах связями, особенно благодаря деятельному помощнику Саблера,—бывшего тогда обер-прокурором Синода, П. С. Даманскому, земляку Варнавы, он вступает в тесный контакт с пронырой тобольским конокрадом Григорием Распутиным.

Теперь они, и Варнава и Григорий, взаимно дополняют друг друга и идут к одной общей цели—обделывания своих дел, ходатайствуя за всевозможных проходимцев вроде ген. Секретева, ограбившего казну на только 3 миллиона, ездившего покупать в Англию автомобили и устроившего спекуляцию потопления ценного груза от германской мины. Гибель корабля с автомобилями якобы была ловко инсценирована, были предоставлены документы, а деньги, отпущенные на покупку необходимых для войны машин, пошли в бездонные карманы генерала-вора и взяточника.

Варнава и Распутин «работают». Разгульный и развратный тобольский конокрад видит в Варнаве талантливого помощника, умеющего красно и убедительно с ловким подходцем и удивительною вкрадчивостью делать то, чего не может Григорий по «словесной части», и Варнава просто отдает приказы Григорию и тот уже приказывает самим царице с царем.

В этой преступной „двойке" пристегивается еще знаменитая фрейлина Вырубова и получается „невеличка, но теплая компания", в передних которых околачиваются и униженно целуют руки „сильные мира". Протопопов; Щегловитов; жандармский генерал Курлов, взяточник Штюрмер, „шеф" жандармов министр Маклаков, Хвостов и так до бесконечности. Все те, кто уже нашел отчасти настоящую справедливо— суровую оценку своей деятельности.

И если прибавить сюда еще людей в мантиях монашеских, как московского безграмотного, но выпукло черносотенного митрополита Макария, протоиерея Восторгова и др., то видно, в какой компании подвизался бывший огородник Василий Накропин— архиепископ Варнава.

Сын подлинных, настоящих тружеников, работавших на земле, способный и безусловно талантливый „на все руки" человек — Варнава ушел к врагам народа. Он по своему уму, наблюдательности и способности понимать людей не мог не видеть того, что делалось там на „верху", не сумел, просто ради личных выгод и благ земных, не сумел подняться до высоты защитника народных интересов, подняться даже для того, чтобы пострадать, погибнуть и тем создать настоящее чудо, а не то, что он пытался там глупо сделать в начале своей монашеской карьеры на забытом острове далекого севера.

Вот кто был и есть Варнава, вот его настоящая биография. Теперь он хочет идти „вместе с народом", служить тому, кому он был обязан с самых юных лет своей жизни... служить... но теперь все его раскаяния запоздалы и неубедительны.

Теперь он именно только «раб лукавый», зарывший в землю талант свой. И с этим именем он должен остаться. Каждому по заслугам его!

Мих. Озерный.