Материал из журнала "Нива" за июль 1916 год.

Очерк 3. Рагозиной

Мировая война, обрушившаяся на Европу и грозящая ей страшным разорением, обогатила Америку и довела заокеанскую заводскую промышленность до такого колоссального развития, какое не снилось никому даже и в этой сказочной стране,—стране сказочного роста богатств, этой демократической стране „железных" и „стальных" королей, поставляющих смертоносные изделия из железа и стали европейским королям.

Америка наживает теперь миллиарды на изготовлении винтовок, снарядов, орудий и всяких боевых припасов. Десятки громадных заводов обратили всю свою деятельность исключительно на эту работу, и множество других едва поспевает удовлетворять небывалый спрос на машины, станки и всякого рода рабочее оборудование.

Как ни велики все эти заводы, их не хватает на требуемую от них адскую работу, и вокруг них, по мере того, как прибывают заказы, вырастают бесчисленные дополнительные постройки, иные, поставленные временно, на скорую руку, а многие—прочно, с расчетом на дальнейшее существование, когда иссякнет поток спешных многомиллионных заказов. Но и этого было бы недостаточно, если бы на заводы не работала еще целая армия мелких частных подрядчиков.

Многие заводы помещаются в небольших старинных городах восточных (приатлантических) штатов, и эти города, издавна пользующиеся, благодаря им, скромным, равномерным, провинциальным благосостоянием, вдруг оживляются, расцветают и переживают период лихорадочного напряжения и головокружительного богатения, выражаемый на деловом жаргоне непереводимым словом „bооm" („бум"), буквально означающим внезапный подъем, с треском и шумом, обыкновенно кратковременный.

Разительный пример такого внезапного пробуждения и ненормального расцвета представляет старый город Бриджпорт, в штате Коннектикут, недавно еще степенный, даже немного сонный, хотя и славившийся своим патронным заводом, основанным еще дедом нынешнего владельца, Марселла Доджа, который унаследовал не только миллионы деда, но и его деловые способности. Окончив университет в 1903 г., он к 1914 году успел к своему патронному заводу прикупить еще ружейный и жениться на родной племяннице нефтяного „короля", Джона Рокфеллера, т.-е. вступить в самую твердыню нью-йоркского финансового мира,—как раз ко времени объявления войны и к поступлению военных заказов. Более удачное совпадение трудно было бы придумать.

Как по мановению волшебного жезл, Бриджпорт стал неузнаваем. На пустопорожних участках или на месте старых деревянных домиков вдруг выросли семиэтажные кирпичные строения, в которых работа кипит круглые сутки, в три смены, по восьми часов каждая, при повышенной плате, и на улице между двумя рядами заводских строений толпится 7.000 человек вместо 2.000. У каждых ворот, у каждого прохода стоят конные сторожа. На дворах нет ни одного угла, который не был бы освещен электричеством, ярким, как
день. Рабочий или служащий, носящий немецкую фамилию, допускается на заводь только под условием представления положительных данных о благонадежности.

Наплыв населения с каждым днем увеличивается. Трамвайные вагоны переполнены: появились к ним на помощь старомодные автобусы. Городская земля непомерно вздорожала; вскоре наступил квартирный голод, даже в гостиницах не стало свободного угла, как и места в театрах: в банках отбоя нет от вкладчиков. Золотой век, да и только!

Вдруг пронесся слух, что Додж намеревается строить новый громадных размеров завод где-то в Канаде. Всполошились местные деятели, стали доказывать ему, что в Бриджпорте легче добыть первоклассных рабочих, легче построить для них приличные помещения, и будет вообще для него выгоднее. Уговорили его,—и он показал, что могут совершить деньги при образцовой организованности.

В пять месяцев - от 15-го марта до 16-го августа 1915 г.— немного на север от патронного завода, на протяжении мили вырос ряд одноэтажных кирпичных строений и, параллельно с ним,—другой, пятиэтажный. На пустырях, редко усеянных жалкими лачугами, закопошилось 2.000 человек рабочих, и, прежде чем запестрела осенняя листва, в восьми из восемнадцати строений уже были установлены машины и станки, и 8.000 человек делали ружья и штыки для союзников.

Во главе всех заводов был поставлен опытный в этом деле офицер, много лет служивший начальником казенного арсенала, и тот, в свою очередь, вверял отдельные части только испытанным специалистам. Заведовать наймом людей был поставлен нарочно выписанный из Питсбурга директор крупной корпорации. Его контора занимает небольшой особняк в одном углу группы заводских зданий.

На панели перед ним весь день стоит толпа желающих поступить на завод, ожидая очереди. Каждого допрашивает вооруженный сторож прежде, чем пропустить его в здание, к помощнику директора, который сразу различает годных и негодных людей. Берутся только мастера своего дела, будь то механик, чертежник, счетчик, статистик, и проч., но и то не сразу. Каждому предлагается заполнить бланк с подробнейшим опросом имени, адреса, возраста, образования, ремесла или профессии, степени опытности, национальности, подданства, рекомендации, даже вероисповедания—не забыто ничего. Ответы тщательно проверяются, и только, если все они окажутся удовлетворительными, можно рассчитывать на прием. За последнее время каждый месяц поступает от 1.400 до 1.600 новых служащих. В ноябре работало 3.000 человек: но, когда новыя строения будут оборудованы полным комплектом машин, понадобится не меньше 16.000 до 20.000, каковое число к лету, вероятно, будет уже налицо.

Размещение всего этого народа с семействами требует неустанного труда целого штата специалистов. Заведующий этой частью держит в своей конторе список всех подлежащих найму домов, квартир и даже комнат. В феврале прошедшего года он имел в своем распоряжении 527 домов, в которых можно было поместить по две семьи, а в иных и по шести семейств. Но этого, конечно, было мало. Кинулись строить новые дома, и те сдавались еще в срубах. Приезжим нередко приходилось на первых порах ночевать на станции.

Многие хозяйки, никогда не сдававшие комнат, теперь по необходимости стали пускать жильцов, а во многих пансионах комнаты занимались тремя сменами, т.-е. постели, прибранные по уходе ночной смены, тотчас же занимались дневной, которая, в свою очередь, уступала место вечерней. Понятно, что цены непомерно возросли.

Но и этого еще не хватало. Тогда заводское начальство само взялось за дело и уже в прошедшем году выстроило 84 каменных дома разной величины, всего на 196 семейств. Каждая квартира состоит из четырех или пяти комнат, с ванной, центральным отоплением и электрическим освещением. В настоящее время идет работа по планам, обеспечивающим такие же удобные помещения еще на 2.500 семейств. Наконец, вокруг Бриджпорта образуется целый пояс из полудачных предместий, назначающихся для тысяч постоянно прибывающих семейств.

Все заводы содержатся на положении чисто-военной дисциплины. Вокруг занимаемой ими площади и в самых зданиях размещена вооруженная стража из двухсот человек. У них нет мундира, но у каждого на груди значок или бляха. Этой команде, составленной из отставных солдат регулярной армии, предоставлена значительная власть. Никто, не исключая рабочих, не впускается и не выпускается иначе, как по билету, годному только на помеченный на нем день и до назначенного часа. У каждого входа в то или другое здание стражник задерживает пришедшего и смотрит билет, и если он затеряется, выдача другого требует бесконечных формальностей.

В Америке можно привести немало примеров такого быстрого расцвета старых провинциальных городов. Война со своими заказами натворила много чудес. Что сказать, например, о городе в 27.000 жителей, выросшем среди чистого поля, которое меньше года назад собирались засеять маисом?

Это уж совсем похоже на сказку. Во всяком случае напоминают калифорнийскую „золотую лихорадку" 49-го года. Психика, действительно, одна и та же. Ведь и тут своего рода „золотая лихорадка", только золото добывается не непосредственно из недр земли. Но если эта самая земля, прошлой весной стоившая 16 долларов—32 рубля по нормальному курсу - за акр (приблизительно 1/з десятины), теперь приносит 16.000 долларов за городской домовый участок, то, очевидно, цель достигается и без рудокопных лагерей.
В штате Виргинии, близ города Питсбурга, было небольшое село, Сити-Пойнт, с населением в 200 душ. Война коснулась его своим кровавым жезлом, и оно растянулось во все стороны, а подле него, у слияния рек Джемс и Аппоматгокс, так сказать, за ночь, вырос город „Надежда" („Hорhevell“), - и там, где еще прошлой весной сосновый лес бросал свою тень над роскошным всходом маиса, ныне стоит громаднейший в Америке пороховой завод Дюпон (Dupont), один своими строениями занимающий 167 акров (около 50 десятин), на котором работают и служат 22.000 человек, проживающих в городе (уже не селе) Сити-Пойнт, не считая еще 5.000 с лишком наехавших поселенцев. Расчет на заводе производится два раза в месяц, и каждый раз на это требуется не меньше трех четвертей миллиона долларов. Рядом с заводом компания построила для части служащих три больших поселка, под общим названием „Дюпон-Сити".

Заводские здания отличаются необыкновенной солидностью сооружения: построенные из бетона, кирпича, стали и крепчайших деревянных срубов, они, очевидно, рассчитаны не только на время создавшей их европейской войны.

Два завода, давно оконченные, изготовляют гремучий хлопок, в них около двухсот строений. Третий, назначающийся для изготовления кислот, почти готов. В скором времени тут будут кормиться не меньше сорока тысяч человек, и недалеко то время, когда все три поселения Сити-Пойнт, „Надежда" и Дюпон-Сити соединятся в один город, с населением в 75.000 душ. Что это не одни праздные предположения, доказывается тем, что капиталисты уже проводят туда трамвайные линии от близкого Петербурга и недалекой столицы Виргинии, Ричмонда.

Действительно, этот новый военно-промышленный центр не зачахнет с наступлением мира: местоположение слишком для этого благоприятно, не только благодаря необычайным удобствам водяного сообщения, речного и морского, но и близости к хлопковым рынкам юга, а ведь хлопок чуть ли не главное сырье в производстве взрывчатых веществ. Соединенные Штаты наверно никогда не возвратятся к прежней блаженно-доверчивой безоружности: притом, такому заводу работы будет довольно и для не военных целей. И в мирном обиходе все усиливается спрос на порох, на гремучий хлопок: большая часть завода могла бы заняться производством линолеума, кинематографических пленок и тому подобных вещей: наконец новый завод для изготовлении кислот в мирное время работал бы почти не меньше, нежели в военное.

Если бы год тому назад был жив Брет-Гарт и искал бы материала для новых рассказов, ему не пришлось бы ни жалеть о калифорнийском добром времени ни далеко искать: зарождающийся город „Надежда" вполне удовлетворил бы его: та же разнузданность, то же нахальство открыто пародирующего порока, те же притоны азартной игры с приправой буйства и убийств, тот же пьяный разгул, с прибавлением электричества и граммофонов.

Работа началась в марте прошедшего 1915 года, а первый признак полицейской власти появился в „Надежде" в мае,— в лице одного так называемого „начальника" и его пяти помощников, получивших свои официальные полномочия единственно волей назначивших их из своей же среды граждан, наскучивших беззаконием. Самозванной „полиции" удалось смести хотя с улиц слишком уж обнаглевший скандал: зато пошло такое баснословное взяточничество, что судебная власть в Ричмонде наконец обратила внимание и секретно послала нескольких сыщиков подсмотреть под шумок, что там творится. Вследствие их донесения, „полиция" была распущена, а начальник и один из его помощников были отданы под суд. Затем была учреждена настоящая полиция: 120 полисменов в мундирах и 150 сыщиков не на шутку и не без успеха приступили к водворению порядка и законности. К сентябрю в должность вступили судья и прокурор, и было приступлено к сооружению здания суда и арестного дома и создающийся из трех селений будущий город для Брет-Гарга уже не представлял бы никакого интереса.

Если в Бриджпорте снабжение в кратчайший срок нахлынувшего рабочего люда приличными помещениями было немалой задачей, то в Дюпон-Сити задача эта представляла утроенную трудность, вследствие значительно больших размеров группы заводов. Мало того, что сюда кинулись спекулянты и очертя
голову принялись застраивать каждый клочок свободной земли, сама компания систематически взялась за дело. Три рабочих селения уже построены,—А, В и С. Селение В состоит из 1.400 математически одинаковых, белых с черным, домиков, которые отдаются семейным рабочим по 6 - 10 долларов в месяц, с условием, чтобы они пускали по меньшей мере одного жильца. Селение А не отличается такой однообразностью, и дома отчасти уже проявляют претензию на нарядность, в них живут служащие, получающие большое содержание. Третье селение просто ночлежное, для холостых или таким, которые семейств еще не вызвали. В большинстве домов до шести комнат, и в каждой комнате койки для шести или восьми человек.

И все-таки около 4.000 рабочих ночуют и столуются в близком Петербурге, где ни в гостиницах ни в частных домах не найти не только свободной комнаты, но свободной кровати. А большинство строительных чернорабочих, греки, итальянцы, румыны и отчасти американцы, кое-как ютится в „Надежде", лежащей между селениями А и В.

Никакой экономист не разберется в финансовых условиях этого скороспелого города. Это какой-то несуразный кошмар. Разве не сумасшествие платить 250 долларов в месяц за дощатый балаган 9 футов в вышину, 100 в длину и 20 в ширину? Когда город еще только намечался, два смежных участка, покрывавших в совокупности 50 футов в ширину и 120 в длину, купленные за 75 долларов, всего несколько недель спустя были перепроданы за 400. Один акр земли (около 1/з десятины) за окраиной города недавно был продан за 20.000 долларов, и бывший владелец сам сознался, что год тому назад этот самый участок можно было купить за 20.

Когда одного дельца спросили, чем объяснить такие чудовищные скачки, он указал на высокий столб дыма, стоящий над дюпоновским заводом и сказал: „Там вчера был недельный расчет с рабочими и служащими: выплачено было 875.000 долларов. - „Что ж из этого?"—„А то, что мы тут к этому дыму ближе всех".

Сити-Пойнт хвастается, что дюпоновский завод содержит самый большой по всей стране пансион: в двух столовых помещается по 3.040 человек. Эти столовые состоят каждая из пяти отделений, расположенных вокруг открытых дворов и на одном своем конце сообщающихся с кухней. Ежедневно подвозят сюда три вагона одного мяса. Остальная провизия доставляется, конечно, в соответствующем количестве.
Самые пороховые заводы помещаются на некотором расстоянии от города и обведены высоким проволочным забором. Внутри этой ограды строения, за исключением нескольких сторожек, скрыты от взоров густой завесой из деревьев, так что снаружи видны только высокие трубы.

Поденная плата на пороховых заводах от 2 1/2 долларов (5 руб. по нормальному курсу) и выше. Самые искусные мастера получают до 25 долларов в день. Средняя норма—4 доллара. Работа идет все семь дней недели и круглые сутки, в три смены по восьми часов каждая. Нельзя сказать, чтобы рабочие тратили деньги слишком легкомысленно. „Сельскохозяйственный и ремесленный банк", основанный в июле прошлого 1915 года, к концу сентября получил вкладов уже на 200.000 долларов.

Местный маленький старый банк более чем учетверил свои вклады: в Петербурге есть несколько банков, и все они значительно расширили свои операции: а сколько отсылается оттуда денег, понятно, не поддается подсчету.

В Сити-Пойнте завод заготовляет почти исключительно гремучий хлопок, в таком количестве, что избыток сбывается в не очень отдаленный штат Нью-Джерси, где та же компания Дюпон у реки Делауэр имеет заводы в двух смежных местечках, Карнейс-Пойнте и Пенегрове, поставляющие исключительно бездымный порох.

Эти местечки представляют разительный пример внезапного пробуждения старинных полузаснувших заводов. В Пенегрове завод существовал больше ста лет, но был близок к упадку. И вот в один прекрасный день нагрянуло 15.000 человек рабочих; воздвиглись новые постройки, закипела работа, и полился в г. город золотой поток, — около полумиллиона долларов, каждые две недели.

Завод в Карнейс-Пойнте учетверил число своих мастерских, а производство бездымного пороха увеличил в пятьдесят раз. Каждые сутки он выпускает его на 648.000 долларов - вдвое больше, чем до войны выпускалось в месяц.

Охрана организована образцовая. Ограда и даже окрестность кишит сторожами в хаки. Каждый рабочий и служащий обыскивается у входов и за одну найденную на нем "зажигалку" лишается работы на две недели: если же вторично провинится, беспощадно изгоняется. Едва ли, впрочем, часто приходится применять меры строгости. Рабочие сами проникнуты страхом огня, и сознание, что одна искра в одну секунду может превратить здание, в котором они проводят половину жизни, в огнедышащий кратер, держит их в таком состоянии нервного напряжения, что среди них развился на нервной почве особый вид психического расстройства, выражающийся тем, что и в свободные часы у себя дома или где бы то ни было они вздрагивают и даже вскакивают от испуга, если внезапно блеснет огонь, вспыхнет спичка или электричество.

Понятно, что прилагаются все старания, чтобы не пустить на завод сколько-нибудь нетрезвый элемент, и, в общем, с успехом, отчасти, вероятно, потому, что сами люди не могут не сознавать, до чего важно ради собственной безопасности сохранить верность глаза и твердость руки. Между тем в мастерских нередко встречается особый вид—не пьянства, а опьянения, от которого не спасется самый безусловно трезвый человек. Дело в том, что при заготовлении бездымного пороха в большом количестве употребляется алкоголь, так что воздух часто пропитывается алкогольными парами до того, что люди делаются как шальные и нередко выходит из мастерских, шатаясь, со всеми признаками пьяного одурения, и вследствие этого даже бывают более или менее серьезные ошибки.

При всей бдительности, дело, конечно, не обходится без покушений со стороны немецких и австрийских агентов, и можно только удивляться тому, что до сих пор на этих заводах, не в пример многим другим, не было ни одной серьезной катастрофы. Деятельность злоумышленников и тут заметно усилилась после того, как Вильсон потребовал отозвания австрийского посла Думбы. Тотчас после отправления президентской ноты подстраивалась всеобщая забастовка, но была предотвращена. Однажды в одной из мастерских была найдена банка с нитроглицерином. В течение лета было несколько небольших вспышек и взрывов, не причинивших большого вреда, благодаря тому, что мастерские разбросаны по большому пространству, на значительном расстоянии друг от друга.

Каковы размеры военных заказов, исполняемых американскими заводами для союзников, и получаемой ими от них чистой прибыли? Такие сведения, конечно, массе публики недоступны: приведем однако несколько интересных данных об одном дюпоновском заводе,—именно Карнейс-Пойнте,—которые сообщает один нью-йоркский журнал, осторожно предпосылая своим сообщениям слово „говорят"... Так, „говорят, что русский крейсер „Воронеж", 20-го августа нового стиля ушедший из Вильмингтона (ближайшего к заводу порта близ устья реки Делауэр), повез два миллиона фунтов бездымного пороха". „Из благонадежных источников имеются сведения", что компания Дюпон имеет военных заказов на 300.000.000 долларов, во многих случаях с премиями за ускоренное исполнение.—„Говорят", что один Карнейс-Пойнт в состоянии выпускать 650.000 фунтов бездымного пороха в сутки.

В таком случае имеющихся заказов, которые остаются в силе даже если кончится война, хватит до середины лета 1917 г. Всех же заказов Америка получила, как говорят, почти что на полмиллиарда. О доходности их можно судить по следующему факту: компания Дюпон в прошедшем августе месяце объявила экстренный дивиденд в 8%, и после того оказался еще свободный излишек в 58.000.000 долларов, давший возможность правлению в октябре объявить еще новый дивиденд в 200% на простые акции, поднявшиеся за время войны от 129 долларов до 750.

В этой компании издавна существует обычай особенно заслуженных служащих в конце каждого года награждать акциями. Рабочим тоже советуют на свои сбережения приобретать акции. Таким образом до 15% простых акций находится в руках служащих компании.

Понятно, что всей американской промышленностью, прямо или косвенно прикосновенной к военным заказам, овладело какое-то головокружение богатения, которое в большей или меньшей степени распространяется на простых обывателей, держателей акций работающего по этой части капитала, — и печать ликует, и на все голоса кричит "Рrosperitу!" („Благоденствие!"). Но есть и обратная сторона, притом весьма печальная, о которой не кричат, но очень многие втихомолку плачут. Дело в том, что нарушено равновесие, и та часть промышленности, все же, наверно, половина, которая ни с какой стороны к войне непричастна, неизбежно страдает. Многие второй руки, не равномерно, умеренно процветавшие предприятия совсем зачахли, что имело последствием разорение не только непосредственно участвующих в них, но и простых акционеров среднего или малого достатка. Из таковых многие, особенно одинокие женщины, вдовы или незамужние, обеднели почти до нищеты.

Ни одна из фирм, питающих настоящую чудовищную войну снарядами и взрывчатыми веществами, по несметности средств и обширности деятельности не сравнится с Дюпонами. Их много; они представляют, подобно Ротшильдам, целую династию капиталистов, судьбы которой небезынтересно проследить до основателя ее, французского ученого, государственного деятеля, философа и воспитателя, Пьера-Самуэля Дюпона, пользовавшегося большой известностью во Франции в дореволюционное время. В 1797 году он бежал от террора в Америку и в 1802 году, близ Вильминггона у реки Делауэр в Карнейс Пойнте, построил небольшой пороховой заводец, существующий, как мы видели, доныне немым свидетелем начала династии, которая постепенно заняла первенствующее место во всей схеме американских финансов.

В настоящее время работают два поколения Дюпонов, все более или менее молодые. Старшему из них, Пьеру-Самуэлю, в скромном звании казначея много лет руководившему операциями главной фирмы „Дюпоновской пороховой компании", всего сорок четыре года. И все они умны, энергичны и одарены доходящим до гениальности деловым чутьем, умеющим извлечь выгоду даже из неблагоприятных, по-видимому, обстоятельств.

Так, в 1912 году высшая судебная власть признала "Дюпоновскую пороховую компанию" вредным трестом, подлежащим роспуску, и приказала ей разбить свое имущество на три части, конечно, в видах ослабления компании. На деле же вышло совсем не то. Из одной компании образовались три, одна сохранила прежнее название: другие две назвались: "Этна“ и „Геркулес". Акционеры старой компании сохранили свои акции неприкосновенными и вдобавок даром получили на много миллионов акций новых компаний, да кроме того имели возможность участвовать по дешевой цене в выпуске новых облигаций, и вышло так, что дареные акции „Этны" теперь стоят 250 долларов, а дареные акции «Геркулеса" — 450 долларов, при чем и те и другия приносят большие дивиденды.

Имевший же сто акций первоначальной компании, купленных при „роспуске" в 1912 году за 18.500 долларов, в октябре 1915 года очутился с наличным барышом почти в 90.600 долларов, что составляет 500% чистой прибыли! Неудивительно, что Дюпоны подписались на англо-французский заем миллионов на тридцать, если не больше.

Еще по теме