По материалам журнала "Нива" за ноябрь 1917 г.

Соединенные Штаты хорошо знают, по своему историческому опыту, какое великое сокровище свобода, и как тяжело она достается. Первые законы для колонистов, созданные в начале XVII столетия назначенным от английского правительства виргинским губернатором Дэлем, оставили за собою навеки название „черных законов". Телесные наказания, жестокие пытки и смертная казнь были обыкновенными наказаниями. Колонист, замеченный впервые в непосещении церкви, подвергался розгам, на третий раз его приговаривали к каторжным работам. Богохульство влекло за собой прокалывание языка, а повторение его—смертную казнь.

Губернаторы при Стюартах строго следили за незыблемостью престижа королевской власти. Свободная мысль, независимое мнение беспощадно ими преследовались. На печать и на школу они глядели совершенно так же, как и недавние русские громовержцы. В середине XVII столетия губернатор Берок произнес поистине нетленные слова:

„Я надеюсь,—сказал он,—что наши колонии никогда не будут нуждаться ни в школах, ни в типографиях; эти учреждения суть средства дьявола в его борьбе против Бога и Его помазанника Короля".

Север Америки был всегда демократическим, но он испытал всю нетерпимость пуританских проповедников. Так, из Массачусетса под угрозой смертной казни были изгнаны католические священники. Та же участь постигла и „проклятое племя еретиков, именующих себя квакерами". Угроза оказалась не напрасной. Квакеры, вернувшиеся в 1656 году обратно, подверглись пыткам и смертной казни.

Нелегка была для Америки борьба с королевской властью, осуществляемой в Лондоне „лордами торговли", а в колониях губернаторами, которые, начиная с 1675 года, постоянно жаловались на колонистов, как на мятежников, попирающих законы и увлеченных политическими бреднями. По этим жалобам лорды торговли распускали народное собрание, ограничивали свободу печати, приостанавливали Наbеаs Соrрus, но победа всегда оказывалась не на стороне метрополии.

Колонии одна за другой вырабатывали свои конституции. На петиции изменников и бунтовщиков Король ответил тем, что в 1770 году прислал в С. Америку наемных немецких солдат. Тогда-то, при общем взрыве патриотизма, и была принята Конгрессом великолепная по своей простоте и достоинству декларация Джефферсона:

„Мы утверждаем, — гласит ее начало, — следующие истины: все люди сотворены равными и наделены от Бога неотъемлемыми правами, в числе которых первые суть жизнь, свобода и счастье. Для обеспечения этих прав люди учреждают правительства, передавая им свою власть. Если форма правительства становится вредной для этой цели, народ может ее исправить или вовсе уничтожить, заменив новой".

Конец же декларации таков:

„В силу сказанного мы, представители С. Ш. Америки, призывая Судию мира в свидетели нашей правоты, объявляем по воле народа и от его имени, что эти колонии отныне и по нраву суть свободные и независимые Штаты. Они с сего времени освобождаются от британского подданства, и связь между ними и Британией порвана навсегда".

Война за независимость была вначале неудачна для американцев. Англичане взяли Нью-Йорк, овладели Филадельфией и уже продвигались на юг, где в аристократических колониях могли рассчитывать на верную и крепкую помощь. Американская армия состояла, в большинстве, из фермеров, плохо знакомых с воинской дисциплиной. Они вступали в армию и покидали ее, когда им хотелось. Командиры не пользовались полнотой власти. Первые поражения влекли за собой уныние и растерянность, вследствие чего целые полки разбредались по домам.

Англичане стали вербовать для себя солдат в самой Америке. Два известных генерала передались на сторону англичан. Не хватало оружия и снарядов. Армия голодала, ходила оборванной и без сапог. Лишь с огромным трудом удалось Вашингтону организовать постоянную, регулярную, дисциплинированную армию, и то вопреки общественному мнению. Патриотический дух пал в колониях. В Нью-Йорке половина граждан приветствовала англичан, как вестников мира и освободителей от революционной тирании. Среди членов Конгресса находились трусы, позволившие себе изъявить покорность Королю, чтобы воспользоваться амнистией, объявленной в прокламации английского главнокомандующего. Ни одно из иностранных государств, даже враждебных Англии, не верило в победу Америки и не шло ей на помощь.

И все-таки, при этих трагических, почти безвыходных условиях, одержали верх американцы, благодаря неугасимому стремлению их вождей к народной свободе, благодаря мужественной помощи таких рыцарей духа, как Лафайет и Костюшко, благодаря стойкости континентальных солдат, проникшихся наконец твердой воинской дисциплиной. Первая победа над англичанами осенью 1777 года при Сароточи склонила Францию признать независимость Штатов и вступить с ними в союз. Следующее поражение английских войск при Йорктауне решило судьбу войны. 3-го сентября 1783 г. Англия подписала мирный договор, с уступкой территории и с признанием независимости С.-А. Соединенных Штатов.

Эта великая освободительная война была, поистине, началом раскрепощения человечества. Отголоски ея донеслись через океан до самого сердца Франции, подобно электрическим искрам, попавшим в открытый пороховой погреб, а Франция передала огонь всему миру.

Американцы правы, гордясь своей свободой. Америка всегда была второй матерью для гонимых за веру, убеждения и национальность. И ее привет русской революции, ее спокойная, великодушная вера в то, что свободная армия не может упасть до полного духовного разложения, до позорной измены родине, служит нам живым утешением и нравственной поддержкой в эти тяжелые дни смятения и крови.

***

Покойный Чехов, один из самых тонких, умных и прозорливых наблюдателей жизни, нередко и с особенным удовольствием возвращался памятью к своей поездке через Сибирь.

„Поезжайте, непременно поезжайте в Сибирь,—советовал он иногда знакомым писателям.—Какой это чудесный край: интересный, красивый, богатый и своеобразный. У него громадное будущее. Уверяю вас, что лет через двадцать Сибирь отложится от России и образует из себя Соединенные Штаты, в роде Северо-Американских. Там такой же народ, как и в Америке,—крепкий и самоуверенный. И с головой".

И в самом деле, в истории Сибири есть многие черты, общия с образованием С.-А. Штатов. Чрезвычайно пестро и разнообразно слагалось ее население. Государственные крестьяне, казенные рабочие, беглые крепостные, старообрядцы всех толков, гонимые церковью и государством и оседавшие в недоступных полиции звериных уголках тайги, политические преступники, начиная от Радищева и декабристов, до наших современников, предприимчивые люди, уходившие пытать счастья в „Сибирь — золотое дно", прирожденные бродяги, вольные казаки, искатели приключений, широкие души, непоседы, которым было тесно в рамках закона и душно в серенькой, тусклой, испуганной, грязненькой жизни молчаливых городов, приплюснутых пятою самодержавия... Достоевский утверждал, что, при условиях старого режима, в Сибирь попадало, в качестве ссыльных и каторжных, все самое живое, страстное, непокорное, талантливое и выдающееся из народа.

На наших глазах Сибирь растет со сказочной быстротой в своем умственном быте. Об этом живо свидетельствует спрос из Сибири на газеты и книги, о чем каждый может справиться у любого издателя и книгопродавца. Нигде научно-популярные и литературные лекции, концерты и театральные спектакли не имеют таких громадных успехов, как в Сибири. Русское самодержавное правительство не напрасно тысячами ссылало в Сибирь, в продолжение целого столетия, всех, чьи смелые умы, горячие сердца и правдивый язык не мирились ни с вынужденным молчаливым рабством ни с добровольным низкопоклонством.

И человеческие характеры создает Сибирь в широком масштабе. Необозримые земельные просторы, великие полноводные реки, торжественное молчание тайги, дикая красота Урала и Забайкалья, дальние сказочные пути на оленях и собаках, борьба с суровым климатом, а в прежнем, и с диким зверем, неисчислимые, нетронутые богатства края, привольная и сытая жизнь,—все эти условия воспитывали и закаляли поколение за поколением в духе свободы, самостоятельности, здоровья и силы. Вдали от бестолковых попечений метрополии, от барского и чиновничьего рукосуйства, Сибирь сохранила и резко выявила, сквозь внешнюю суровость, истинную русскую душу— большую, спокойную, добрую и хозяйственную.

Если России суждено устроиться на началах федеративной республики, то несомненно, что Сибирь будет—и по своему духу, и по интересам торговли и промышленности, и по географическому соседству—тем естественным звеном, которое соединит будущий свободный русский флаг с многозвездным флагом Северо-Американских Штатов.

Америка

Америка, могучая страна
Возможностей необычайных,
Ты расточительнее сна
О творческих вещаешь тайнах!
Законы воли и труда
Ты миру властно заявила.
Не оскудеет никогда
Твоих машин благая сила.
Что было косно и мертво,
Гремит, живет и мечет пламя.
Твоих металлов торжество
Озарено веками...
За небоскреб аэроплан
Скользнул, и в небе снова
Чудовищный подъемлет кран
Пылинку—груз многопудовый.
Над-уличных мостов небесный бред.
Летящие по ним смерчи-экспрессы,
Газетчики под тяжестью газет
Рекламе служат мессы...
Америка, твой мозг тебя вознес
Превыше Божьего закона!
Диковинней цветов, негаданнее грез
Заветы чтили Райты-Эдиссоны.
Америка, мудрейшая из стран,
Ты звезды жизни примечаешь зорко,
Ты первая приветишь марсиан
Из гордого Нью-Йорка.

Александр Рославлев.

Приветствие американскаго посла Дэвида Р. Фрэнсиса

Петроград, 4-го октября 1917

Г. Редактору „Нивы“

С удовольствием препровождаю вам прилагаемые письма от м-ра Илии Рута и м-ра Самуэля Гомперса. М-р Рут занимал ранее посты министра иностранных дел и военного министра в правительстве Соединенных Штатов и сенатора от Нью-Иорка в Конгрессе.

Он был также председателем особой дипломатической миссии, командированной из Америки в Россию, и прошлым летом провел здесь около шести недель.

М-р Гомперс— один из наиболее влиятельных вождей рабочего движения, так как он— президент Федерации Труда, насчитывающей среди рабочих до двух миллионов членов.

Письма обоих отражают настроения и чувства, господствующие в моей стране по отношению к освобожденной России.

Президент Вильсон, и в силу положения, которое он занимает, и в силу своего влияния в Америке и повсеместно, имеющий право говорить от имени всего народа Соединенных Штатов, уже выразил свой интерес к России в своем послании к Конгрессу, где он просит об официальном объявлении Америкой войны имперскому германскому правительству. Моя родина уже неоднократно и весьма ощутительно проявляла свое сочувствие России в этой мировой борьбе.

От себя лично скажу, что, с того момента, как я ходатайствовал перед своим правительством о полномочиях признать Временное Правительство три дня спустя после того, как оно образовалось, я ни на минуту не терял веры в патриотизм, мужество и разум русского народа, которые должны помочь ему разрешить единственную по своей трудности задачу. Главной и непосредственной причиной революции были опасения или подозрения русского народа, что низложенный ныне монарх находится под влиянием темных сил, руководимых или вдохновляемых германцами. Признано всеми, что свобода, завоеванная русским народом, будет утрачена в случае победы империалистической Германии. Такой исход войны угрожал бы опасностью и свободам народов Америки. И я не только горячо надеюсь, но и искренно убежден, что патриотически настроенные народы свободной Америки и освобожденной России будут работать вместе, бок о бок, и рука об руку идти к победе, которая обеспечит существование в мире демократии.

Искренно ваш

Дэвид Фрэнсис.

Приветствия

От сенатора Рута, председателя дипломатической миссии, посланной в Россию Соединенными Штатами:

„Я непоколебимо верю в успех русского народа на поприще самоуправления. Дай Бог, чтобы для всех русских стало ясно, что жертвы неизбежны, что каждый должен подчиниться дисциплине, работать совместно с другими и бороться до последней капли крови за охранение свободы от врагов внешних и внутренних".

От м-ра Самуэля Гомперса, президента американской Федерации Труда:

Сердца американских рабочих и всей демократии бьются в унисон с сердцем русского народа, ибо наши цели едины. Наш народ и наша Демократическая Республика ясно понимают, какие затруднения должен преодолевать русский народ, конкретно осуществляя народные стремления и утверждая строй, в котором власть зиждется на согласии управляемых.

И я могу только горячо убеждать русских рабочих и весь русский народ, чтобы он, отстаивая свои права и интересы и заботясь об упрочении своего благополучия, был терпеливым и снисходительным в своих теперешних усилиях окончательно установить в России постоянную демократическую власть.

Демократии всего мира объединились в борьбе на жизнь и смерть, дабы раздавить самодержавие, империализм и милитаризм и даровать человечеству, как его неотъемлемое благодатное достояние, вселенскую справедливость и мир!"

Америка и Россия

Приветственное слово г-жи М. Фарвелл

Мы, американцы, верим в Россию. Даже вызванная революцией разруха в стране и тяжелая поступь надвигающихся на Россию германских полчищ не пошатнули нашей веры.

Те из нас, кому Россия захотела открыться, кто сумел сердцем почувствовать ее, те знают, что все эти тяготы временные, что их не могло не быть,—и все это ничуть не подрывает нашего восторга перед революционной Россией. Но именно потому, что мы дружески понимаем Россию, мы, думая о предстоящей ей суровой зиме без топлива и пищи, о многих жертвах, которые она уже принесла, и которые ей еще предстоит принести, — мы жаждем быть ей полезными, не так, как богач-иностранец, который дает, не скупясь, но как человек, который, добравшись до тихой пристани, просто, как друг, протягивает руку брату, который еще только проходить первые трудные этапы Великого Демократического Пути.

Мы не хотим, чтобы в нас видели только приносящих дары, ибо дороже и лучше даров та искренняя симпатия, которая руководит нами. Мы сами прошли через революцию и мучительную фазу гражданской войны; было время, в начальные годы нашей истории, когда американские солдаты, голодные и холодные, с ногами, обмотанными тряпками, за отсутствием сапог, в худших условиях, чем теперь русские солдаты, держались на своих позициях в течение всей долгой северной зимы. Мы помним все это и потому не смотрим  пессимистически на будущее России и не испытываем никакого нетерпения, видя, что вначале у вашей демократии не все идет гладко. У нас тоже бывали свои семейные раздоры и всегда будут —и такова уж человеческая природа, и нас не удивляет, что, скажем, Финляндия и Украйна отстаивают свои интересы, идущие в разрез с интересами Великой России, ибо, что хорошо для штата Мэн, то не хорошо для штата Миссисипи.

Мы не осуждаем и не критикуем никого, ибо каждый кует свою судьбу по-своему. Стоя поодаль, мы, со стороны, может быть, лучше можем судить, чем вы, и видим, что, если ныне Россия как будто и шатается, то лишь затем, чтобы укрепиться на прочном основании.

Как и вы, наш народ являет собою смесь различных рас, и задачи у нас одни и те же: в нашем плавильном горне переплавляются все нации и выходят оттуда—мы надеемся—истинными американцами. Подобно вам, мы живем в стране, где климат и характер местности в различных местах глубоко различны, и где, в зависимости от этого: складываются различные типы людей, но основа и устои обеих наших стран— народ наш и ваш одинаково незлобив и доброжелателен. И, думается, нам легко быть друзьями и товарищами, ибо мы хотим дружбы не только между нашими правительствами. - это все-таки что-то далекое, холодное, — но дружбы человека с человеком, в истинном понимании слова „братство".

Я давно уже перестала чувствовать себя чужой в России,— так мною общего у простого народа здесь и у нас, на моей родине; те же ясные, честные глаза глядят на меня с лиц рабочих на полях Канзаса, и даже трудность изучения русского языка не кажется мне непреоборимой; когда глаза чужого человека смотрят на тебя ласково и читаешь в них отклик и понимание, тогда перегородки между людьми, как и между народами, рушатся.

Увы! В прошлом американцы нередко приезжали в Россию только с целью эксплуатации и, уезжая, оставляли после себя воспоминание об алчности к деньгам. То были не лучшие сыны Америки — при старом режиме Россия была чересчур далека от наших идеалов, чтобы привлекать наших лучших людей; но ныне мы идем к ним просто, как друзья в час испытания, не с целью покровительства,—Россия в праве теперь требовать от иностранцев чего угодно, только не покровительства,—а лишь затем, чтобы помочь, если она позволит нам.

В Америке еще нет убитых на войне, но они будут, и многие этой зимой облекутся в траур, а так как горе легче переносить, чувствуя на плече руку друга, попробуем же облегчить друг другу горе, ибо ветер, гуляющий над просторами обеих наших стран, принес нам весть, что мы друг другу не чужие, что мы сродни.

Враг всего мира

Почему Америка воюет с Германией?

Речь мистера Лэна, американского министра внутренних дел

Американцы отразят нападение Германии, Германии, которая не сдержала своего слова Германии, которая пыталась вызвать революцию в нашей стране; Германии, которая старалась натравить на нас внешнего врага, хотя мы были с ней в мирных отношениях; Германии, которая сперва заняла у нас деньги, а потом возмущалась, когда ее враги последовали ее примеру; Германии, которая еще более возмущалась тем, что мы снабжали ее врагов снарядами, хотя мы действовали на основании законного права, которым и она сама часто пользовалась; Германии, которая, нарушая данное слово, топила наши корабли с провиантом для умирающих с голода бельгийцев; Германии, утверждавшей, что она боится России, которая однако не имела даже и половины количества винтовок, необходимых для своих войск, ни достаточного запаса снарядов хотя бы на один месяц, ни достаточного числа железных дорог для перевозки военных
снаряжений; Германии, национальная политика которой сводилась всегда к тому, чтобы вызвать рознь между отдельными государствами, военная политика которой имела целью террор, а морская политика — разграбление нейтральных стран; Германии, считавшей, что все другие страны могут существовать лишь с ее разрешения, и что все народы должны быть под ее главенством.

Мы против этой Германии, так как мы не можем жить с ней. Она наш враг, так как она враг всего мира. Мы воюем с ней, так как мы не можем быть дружны с ней. Она не знает, что такое дружба. Она требует, чтобы ее друзья обесчестили себя. Кто не за нее, тот против нее. Если существует иная, лучшая Германия, и когда она это докажет, она может опять быть принята в семью всех народов. Но мы намерены воевать с той Германией, которая занимается шпионством, интригами и терроризацией, пока лучшая Германия не заявит открыто:

„Мы хотим жить на тех же началах, как и другие. Мы сознаем, что прошло время второй Римской Империи. Мы сознаем, что теперь никто не может сыграть роль Наполеона. Мы желаем жить жизнью XX века, соблюдая правила XX века. Мы уверены, что с помощью нашего организаторского таланта и умения работать, мы сумеем занять место в мире, без шпионов, интриг и террора".

Прошло 1900 лет с тех пор, как Цезарь разбил немцев во Франции. Когда они спросили его об условиях мира, он сказал:

„Вернитесь туда, откуда вы пришли, исправьте то, что повредили, дайте заложников и в будущем не нарушайте мира".

Настоящая война кончится, когда Германия поймет, что она должна дать заложников для соблюдения мира в будущем. Старинный варварский обычай состоял в том, что брали принцев и сановников, как заложников. Германия последовала этому обычаю при вторжении в Бельгию. Но в настоящее время мир требует не таких заложников. Теперь предстоит миру решить вопрос о том, каких заложников Германия сможет дать, когда она убедится в том, что ее мечты о всемирной гегемонии не оправдаются.