По материалам периодической печати за июль 1917 год.

Все даты по старому стилю.

Керенский

МОСКВА, 25 июля.

Керенский достиг зенита своего успеха. Мы имеем теперь не революционное министерство, не кабинет общественного спасения, не коалиционное правительство, а правительство Керенского. Ныне действующие партии предоставили Керенскому по его личному выбору приглашать партийных деятелей входить в состав кабинета.

"Работа по составлению Временного Правительства закончена, и я надеюсь, что благополучно", — сказал министр-председатель:

— "Во главе страны и Временного Правительства стою я".

Да, во главе страны стоит Керенский. Если он человек честолюбивый, то самолюбие его может быть вполне удовлетворено. Его карьера буквально головокружительна. За такую карьеру пламенный властолюбец способен был бы продать свою душу дьяволу.

К чему бы не привела впоследствии судьба нашего теперешнего министра-президента, его имя уже записано в историю. Это имя будут впоследствии заучивать и повторять школьники.

Вокруг него уже теперь распускается красивая легенда, которая когда-нибудь ляжет в основу эффектной драмы или увлекательного романа, создания какого-нибудь вдохновенного писателя. Несомненно, Керенский— самая яркая и самая интересная фигура на сером фоне нашей современной жизни.

Но только вот в чем вопрос: бесспорен ли Керенский? Бесспорен ли он, как вождь, как глава всей страны, как гениальный деятель, как великий человек? Перед ним преклоняются очень многие, с ним связано огромное количество надежд, но ведь каждый человек может дать только то, что находится в его силах и в его распоряжении. Выше своей головы не прыгнешь.

Керенскому его неприятелями брошен упрек в бонапартизме. Мы успокоим таких его антагонистов: Керенский отнюдь не Наполеон, и основная разница между Керенским и Наполеоном та, что Наполеон, действительно, великий человек, а Керенский только исполняющий обязанности великого человека.

Объяснимся.

Скажите, что дает Керенскому право претендовать на звание великого?

Одно лишь: его популярность.

Чем же вызвана его популярность? Его делами?

Нет. Подумайте, разберитесь и скажите, что сделал Керенский такого, что бы создало ему великую память в потомстве?

Пока он не сделал ровно ничего. Его популярность зависит от несомненного его личного обаяния и не больше. Иных данных, чтобы претендовать на величие, у него нет. Правда, он прекрасный оратор, но даже эта его способность не возвышается над обычным риторским талантом. Ему, например, никак не идти в уровень с корифеями французского революционного красноречия: он отнюдь не Мирабо и не Вернио.

В той же Государственной Думе найдутся ораторы, стоящие не только не ниже, но даже выше его: например, Родичев. К тому же способность много говорить еще не значит всегда говорить хорошо,—чаще бывает наоборот. Так и у Керенского. Обратите внимание: вы не запомнили ни одной его речи, как образец, как шедевр, о котором хочется думать и который хочется вспоминать. У него все гладко и—что греха таить— однообразно.

Однако, он неотразимо действует на толпу. Этим уже определяется, что он должен играть роль в дни революционных кризисов; он способен увлечь. Слова, бросаемые им в массы, горят и зажигают. К тому же Керенский глубоко искренен, честен и смел. Ему нельзя не верить, когда он говорит. Все это вместе взятое создает вокруг него яркий ореол. Прибавьте к этому еще, что Керенский—очень резко выраженная индивидуальность. На нем лежит отпечаток определенной оригинальности. Его ни с чем не смешаешь, в толпе он не затеряется. Это не рядовой деятель. Понятно, что переворот сразу же выбросил его на одно из первых мест, и он тотчас же начал идти вперед, энергично работая руками и ногами. Теперь он впереди всех и выше всех.

Но чего же нам ждать от него в будущем?

Это зависит от того, есть ли у него настоящая сила или ее у него нет. Он смел, как никто из его окружающих. Он, очертя голову, бросается на опасность. Из всех членов Правительства и настоящих, и прошедших ни у кого такой смелости нет. Это не люди уравновешенные и осторожные, истые русские интеллигенты, все больше обходящие сторонкой опасные места и старающиеся всячески сгладить осложнения. Керенский не таков. Но в его храбрости есть один изъян: его храбрость не русская (вспомните выражение Лермонтова). Русская храбрость спокойна, истова и непреклонна, она следствие зрело обдуманного и бесповоротного решения.

Керенский же в своем порыве всегда рисуется. Ему важна не цель, которую нужно достигнуть а возможность, благодаря которой он может выставить себя в благоприятном освещении.

В Керенском много актерства. Он вечно позирует. Это не служит для него упреком. Величайшим актером был и Наполеон. Не даром он брал уроки у Тальма, как носить императорскую мантию. Но Наполеон прежде этого уже умел быть императором. Что же касается до Керенского, то он умеет носить мантию вождя, умеет владеть манерами вождя, но быть вождем он еще учится.

И посмотрите, для смелости Керенского есть черта, которую он никак не может переступить. Он за многое берет на себя ответственность, но не за все. Например, он отменил смертную казнь. Какова бы была его смелость, если в виду крайней опасности для отечества он бы сам восстановил ее. Но она восстановлена не им. Он только приложил штемпель своего согласия к тому, что сказали и сделали другие.

Он умеет любоваться самим собою, и это импонирует. Никто так вкусно не говорил, как он, эти слова:

„я, как генерал-прокурор", „я, как военный министр".

Теперь он хорошо сумеет сказать: „я, как глава нации". Но вот беда,—слово власти не всегда заключают в себе соответствующее содержание. Например, не он ли дал обязательство в тот момент, когда он принял Военное Министерство:

„я восстановлю железную дисциплину в армии".

Где же она?

Дальше, скажите, бесспорна ли его популярность в армии? Далеко нет. Справа от него стоят обиженные офицеры, обиженный командный состав, для которого Керенский слишком „штатский человек", либеральный дилетант военного искусства; слева стоит солдатская масса, для которой он слишком прав, как глашатай военной дисциплины и восстановитель военно-полевых судов. Керенский действует между подавленной иронической усмешкой офицера - специалиста и волчьим косым глазом солдата-большевика.

„Популярность Керенского в стране бесспорна",

— говорят в армии.

„Популярность Керенского в армии несомненна"

— говорят в тылу, и, слава Богу, что та и другая сторона искренно верят в действительность своих утверждений.

Смелость измеряется бесповоротностью решений и действий. Есть ли такая бесповоротность у Керенского? Он стоит между своей партией и страною. Его большая заслуга в том, что он понял, что партия отнюдь не есть вся страна и весь народ. Он поэтому то и дело выскакивает из партийных оглобель, но его несчастье в том, что он в них возвращается обратно и этим портит все. История образования последнего состава Правительства лучше всего это доказывает. Трагедия Керенского заключается тут в том, что он не смог сбросить с себя партийную упряжку, хотя и прибег к такому героическому средству, как отставка. Он уехал в санаторию, как Грозный в Александровскую слободу, но вернулся оттуда на поводу у своих товарищей, которым он уступил свои главные позиции.

Не будем притворяться. Теперешнее якобы коалиционное министерство—это лишь - фикция, лишь декорация. Тут уступил Керенский, тут уступили и кадеты, но ничем, в сущности, не поступились социалисты. Их глупое, нелепое антигосударственное упорство одержало победу, и это константировал Скобелев следующими знаменательными словами:

— Одно осталось для нас, ваших представителей, в Правительстве неизменным: это—воля революционной демократии, и какие б жертвы она ни потребовала от нас, мы принесем их, и предпочтем ошибаться вместе с революционной демократией, чем быть правыми без нее.

Радуйтесь, господа, святая сила правды принесена в жертву партийности.

Стало быть, к чему же привели "нечеловеческие усилия". Керенского? Только к тому, что общее политическое положение осталось тем же самым, каким оно было до июля месяца, так в себе всю полноту возможности прежних конфликтов и осложнений. Где же тут сказалась сила Керенского? Его победила на всех пунктах его партия.

Ему ли не знать ее узости, ему ли не помнить всей мелочности, злобы, зависти, интриг, подкапываний его единомышленников? Он это предпочитает терпеть и смиряться. Обратите внимание: ведь он не лидер партии, не полновластный ее вождь. Играя первую роль в стране, он занимает лишь вторую скрипку в партии. Там его выдвигают вперед, но не дают ему распоряжаться и командовать так, как это он делает, например, в Военном Министерстве. Недаром в самый разгар его популярности его забрасывают черняками на баллотировке его же единомышленники.

Сила... но где же взять ее Керенскому, нервному и истеричному, как женщина? В нем, действительно, как-то гораздо больше женственного начала, чем начала мужеского; это ему придает какую-то особую симпатичность. Его болезненность, его издерганность делает его похожим на „жертву вечернюю", налагает на него несколько сентиментальный отпечаток обреченности. Его хочется прежде всего пожалеть, успокоить, как хорошего, но уж слишком неуравновешенного человека. И в самом деле, он действует скачками, порывами. Ему диктует его темперамент, но не зрелый рассудок, и мы боимся, что чаще всего он руководствуется соображением: это более красиво, чем решением: это более нужно и полезно.

Все это так. Недостатки Керенского ясны. Их можно резюмировать выражением:

он „временно исполняющий обязанности великого человека".

Но без Керенского не обойтись. Другого на его место не найти. Ему замениться некем. Среди общего безлюдья он лучше всего сыграет данную ему роль. Кругом нас все декорации; не будем же заходить с тылу и смотреть их с изнанки. Важно сдвинуться с мертвой точки. Керенский своим энтузиазмом сможет заразить и увлечь. Пусть же страстно декламирует этот премьер революционной труппы. В наше время нужна и такая искренняя и за душу хватающая декламация, она будит в нас лучшие, добрые чувства. Пора проснуться, пора выходить на работу, и слава и честь тем, кто пробуждает и зовет нас на дело и словом, и личным примером.

"Московские Ведомости", № 161, 26 июля 1917 г.

Ангел-хранитель русской революции

В глуши провинциальной жизни, в далекой и уютной Сибири, в ненастные моменты исторической жизни страны, в момент шатания устоев отчизны и царства сумятицы, нервности, политической базаровщины и пагубности взаимного недоверия мне всегда вспоминается один светлый образ, образ русского гражданина, имя которого уже и сейчас очень и очень многими произносится с теплой любовью и почти благоговением.

Я говорю о том человеке, который вот уже несколько месяцев не имеет личной жизни и сгорает на алтаре общественности...

Это—А. Ф. Керенский.

В России сейчас трудно встретить человека, который бы не знал имени этого министра с энергией титана. А. Ф. Керенский так много делал и делает для славы освобожденной России, что было время, когда за его действиями мог следить только телеграф.

Вспоминается митинг, на котором мне впервые удалось видеть и слышать этого великого гражданина.

Среди речи одного из видных ораторов вдруг с улицы послышалась буря оваций, крики и шум. Зал быстро и беспорядочно закружился, большинство повскакало с мест и кинулось к выходу с возгласами: Керенский, Керенский!

Оратор прервал речь, а через минуту Керенского вынесли на кафедру, стиснули его живым кольцом и оглушила криками и рукоплесканиями. Симфонический оркестр волновал душу возбуждающими звуками марсельезы.

А Керенский стоял бледный, измученный, с притягивающим открытым лицом, в простом костюме, с подвязанной рукой, тихий и бесстрастный, в конец утомленный и с трудом поднимал отяжелевшую голову, смотря на бушующее человеческое море равнодушными глазами.

И это последнее было столь же, впрочем, понятно, как и все остальное: ясно было, что мысли его - впереди времени, что весь он там, где сейчас жизненный нерв российской свободы, где смерть и слава, где Голгофа и воскресение.

Но Керенский тотчас же ожил и загорелся,—лишь только сказал первые слова, а аудитория уже пылала неудержимым огнем.

И с каждым словом его все более и более разгорался огонь в душе слушателей, и министру трудно было говорить под восторженный вопль и овации публики.

Чем больше продолжалась его речь, тем все сильнее и крепче сплетались связующие нити между ним и теми, к кому он говорил.

Керенский был тогда еще министром юстиции.

Как-то в газете я прочитал («Сиб. Ж.» № 146):

«на имя вр. правительства и военного министра поступают ходатайства... об аресте Ленина...

Мне тот час же вспомнился один факт, характерный для даннаго случая. Заседала «Ассоциация положительных наук». Присутствовало много знаменитостей. Был и инициатор ассоциации—Горький. Говорил Керенский. После заключительных рукоплесканий, когда министр уже сел, кто-то из публики крикнул:

«Товарищ Керенский! Просим арестовать Ленина!»

Кой где зааплодировали.

Керенский подошел к самому краю эстрады и сказал:

«Я только что говорил об истинном гражданстве, знании и просвещении. На обращенную ко мне просьбу я отвечу: бывают разные педагоги: одни из них тех учеников, которые им мешают—замечают и исключают. А я поступаю, как педагог, который шалуна не исключает, а просто не замечает».

Конечно, после только что перед этим прослушанной речи Керенского этот ответ его был вполне и определенно понятен.

***

В цирке Чинизелли мы ждали Керенского более часа. Волнения публики ничто не могло успокоить: ни отличный оркестр, ни пение талантливого Каракаша, ни речи первоклассных ораторов.

Раздавались крики:

где Керенский? Будет ли Керенский? Скоро ли приедет Керенский?

Распорядитель-студент рассеял недоумение, он сообщил, что Керенский давно уже выехал на митинг, но его не пускает публика, задерживая на каждом перекрестке его автомобиль и выражая свой восторг любимому министру.    

Наконец, приехал Керенский и произнес, как всегда, зажигательную речь. Оркестр грянул марсельезу. Публика неистовствовала, и когда Керенский, взяв дирижерскую палочку, стал сам управлять оркестром, то марсельеза, подхваченная тысячью голосов, раскатившаяся под сводами величественного парка, судорожно крутилась звуками и не помещалась ни в груди, ни в стенах огромного здания.

А когда Керенский, в увлечении, выдернул из повязки больную руку и начал дирижировать обеими, по всем местам прокатился один вопль и заглушил звуки оркестра.

Когда все стихло, один из солдат-музыкантов сказал, приблизительно, так:

— Граждане! Товарищ Керенский сейчас показал, что он может отлично дирижировать оркестром. Мы уверены, что и вся Россия под дирижерством этого вождя твердо пойдет к своей славе. Мы верим, что министр Керенский сумеет укрепить взошедшую свободу.

И опять крики, и опять шум, и опять души, переполченные любовью. Любовью к России и лучшему из ее сыновей— благородному Керенскому...

Конец этого митинга был омрачен. Керенский, окруженный и подхваченный толпой, скрылся за входом, а через несколько секунд вдруг публика, сидевшая внизу, что-то заволновалась и чей-то женский голос тревожно выкрикнул:

«С Керенским дурно!».

И тотчас же все поблекли и потускнели...

Мы ведь знаем, что значит поверить: мы ведь знаем, что значит благородство и честность человека, что значит прямота действий и, главное, что значит все для идеи и все личное - за други своя!

***

Перед самым отъездом из перегруженного и тревожного Петрограда, я был на митинге, устроенном разъезжающимися студентами. Говорил проф. Туган-Барановский, а за столом сидели: Керенский, Некрасов, Терещенко.

Керенский уже был военным министром и, несмотря на то, что я видел его не так давно—он еще более похудел, утомился и, ожидая, когда кончит оратор, казалось, спал.

В моей памяти отчетливо встал тогда заглавный лист одной петроградской газеты, где крупными буквами было написано:

«Граждане! берегите Керенского»...

Это касалось, конечно, докучливых просителей и посетителей министерских приемов.
Неужели Россия испугалась широты своего гениального размера и старается отойти назад!?
Как понять и чем объяснить?

***

Без веры нельзя жить, и вера совсем не предполагает слепоты. Но хорошо тому жить, кто сознательно поверит. В этой точке вера и убеждение сливаются.

В Керенского еще не приходилось слепо верить. Он—весь, на виду. Это последнее честно, но и трудно; это последнее величественно, но и утомительно.

Мы должны только ясно сознать, что человек, который добровольно обрек себя на сверхчеловеческую работу, который всегда там, где труднее и опаснее, которому вверяется сверх веры и который доказал свое благородство гораздо ранее того времени, как Россия стала свободной—не может погубить той идеи, ради которой он забыл свою личную жизнь и не щадит ни сил, ни здоровья. Такому человеку нельзя не верить, такой человек—выше всяких подозрений.

По отношению к Керенскому это блестяще доказывается тем, что без него не может обойтись ни один состав нашего министерства...

Сознание гражданского долга и дисциплина, политическое благоразумие и доверие к своим руководителям— вот те три кита, которые могут поддержать нашу воскресшую родину.

Если же граждане свободной России не сознают этого, то для России останется один маршрут: от великой славы —к великому позору.

Леонид Карнаушевский.

К слухам об уходе А. Ф. Керенского

Циркулировавшие слухи об уходе министра-председателя А. Ф. Керенского лишены всяких оснований. В настоящий переживаемый страной тяжелый момент А. Ф. Керенский не считает возможным, несмотря на крайнюю усталость, создавать кабинетный кризис или какие-либо осложнения.

Поводом к слухам послужили, очевидно, те новые течения, которые еще на московском совещании дали основания к разговорам о возможных частичных переменах в составе вр. правительства. Об этой возможности говорят и сами члены правительства, но во всех комбинациях совершенно отсутствует уход А. Ф. Керенского.

В связи с созданием коалиционного министерства, наиболее идущем навстречу течениям, выявившимся на московском совещании, а также в группах и партиях, называют имена Церетели и Набокова.    

ТЕЛЕГРАММЫ

Из-за границы

Обращение английского короля в Керенскому

ЛОНДОН.—Король Георг обратился к министру-председателю Керенскому с нижеследующей телеграммой:

„В начале четвертого года великой борьбы, которая все еще свирепствует, и в момент, когда вы вновь стоите во главе правительства свободного русского народа, я хочу заверить вас и русский народ, что английский народ не ослабеет в борьбе против наших общих врагов. Почетный мир и свобода мира будут наградою совместных усилий союзников. Мне известны все жертвы, которые Россия должна принести, но я верю в ея силу, которая сумеет преодолеть все трудности этого критического периода".

Министр-председатель Керенский ответил следующей телеграммой:

„От имени Временного Правительства и русского народа я позволяю себе выразить Вашему Величеству их чувства благодарности за выражение симпатии, с которым Вам угодно было обратиться ко мне на пороге четвертого года войны. Русский народ найдет, я в том убежден, необходимую силу, чтобы преодолеть тяжелые испытания настоящего часа и довести мировую войну до конца, который явится достойным ужасающих жертв, принесенных уже всеми нациями, борющимися за право против силы".

Керенский в Петропавловской крепости

4-го августа в 2 часа ночи министр-председатель в сопровождении помощника Главнокомандующего Петроградского Военного Округа шт.-кап. Кузьмина и адъютантов, неожиданно посетил Петропавловскую крепость, где оставался более получаса. А. Ф. Керенский особое внимание обратил на Трубецкой бастион, где содержатся бывшие сановники. Обойдя все караулы, опросив всех часовых и, убедившись, что жизнь в крепости протекает нормально, что заведенный в ней порядок исполняется и, что все здесь обстоит благополучно, А. Ф. Керенский уехал из крепости в сопровождение тех же лиц.

Еще по теме:

А. Ф. Керенский (1917 г.)

Новый военный и морской министр А. Ф. Керенский 

Александр Федорович Керенский, один из самых популярных ныне людей в России (май 1917)

А. Ф. Керенский под наблюдением охранки

А. Ф. Керенский среди войск (май 1917 г.)

Георгиевский Крест Военному Министру А. Ф. Керенскому

Речи Военного Министра А. Ф. Керенского в передовых окопах 12-й армии, в Двинске и в Риге

А. Ф. Керенский на Черном море (май 1917 г.)

Керенский в Москве (май 1917 г.)

Революция. Возвращение А. Ф. Керенского в Петроград (конец мая 1917 г.)

Керенский и армия (июнь 1917 г.)

По фронту с А. Ф. Керенским (июль 1917 г.)

Александр Федорович Керенский - светлый символ великой русской революции (июль 1917 г.)

А. Ф. Керенский - ангел-хранитель русской революции (июль 1917 г.)