19 ноября 1917 года
19 ноября 1917 г. ген. Корнилов покинул Быхов и с верным текинским полком пошел на Дон. Обстановка перед самым выступлением генерала складывалась таким образом.
18-го ноября вечером от генерала Дидерикс из Могилева главнокомандующий получил письмо. Письмо привез личный адъютант ген. Корнилова корнет Р. Б. Хаджиев. Своего адъютантата главнокомандующий встретил словами:
Дорогой Хан! Я спокоен: остался один.
Главнокомандующего очень беспокоила судьба пленников, находившихся вместе с ним в Быхове. Почти накануне 18 ноября последних из оставшихся в плену удалось освободить и отправить в более или менее надежнея места.
Верховный главнокомандующий оставался один, и это обстоятельство давало ему возможность быть спокойным и даже радостным.
В тот же вечер 18-го ген. Корнилов пишет ответ ген. Дидериксу, занимавшему тогда пост генерал-квартирмейстера при ставке в Могилеве, и корнет Хаджиев 19-го утром везет ответ обратно в Могилев.
В Могилеве в этот день начался красный разгул. На улицах солдаты ловили офицеров, срывали погоны, сопротивляющихся прикалывали, открыл свои действия революционный трибунал, и в солдатской толпе заговорили о казни и избиении „контрреволюционных" генералов. Судьбу главнокомандующего можно было считать предрешенной.
На одной из улиц Могилева корнета встретил знакомый офицер. Офицер сказал:
— Хан! У вас на шее веревка болтается, спасайтесь.
Сам он был переодетым.
Выехать из Могилева было уже нельзя: ни на лошади, ни на автомобиле. Корнет Хаджиев решил идти пешком.
Дождался сумерек и вместе с двумя другими офицерами—полковником Каит-Бековым и капитаном Поповым—благополучно выбрался из города. К 11 часам ночи путники были уже в Быхове и хан-Хаджиев сделал обстоятельный доклад генералу Корнилову о могилевских событиях. Верховный главнокомандуюший внимательно выслушал своего адъютанта, прочитал записку ген. Дидерикса и сказал:
— Все говорит за то, хан, чтобы мы отсюда поскорее выбирались. Собирайте свои вещи. В 12 часов ночи мы выступаем. Текинцы готовы?
— Так точно, Ваше Высокопревосходительство, готовы.
Генерал молча прошелся по комнате, потом остановился и сказал:
— Ну, хан, буду собираться и я. Много ли мне брать, хан?
— А много ли у вас есть, Ваще Высокопревосходительство?
Генерал взял мыло, полотенце, несколько свечей, собрал небольшой сверток и приготовился к выходу. Предварительно он послал корнета хана-Хаджиева вызвать коменданта подполковника Эргарт.
Верховного главнокомандующего охраняли текинцы - три эскадрона и рота георгиевского батальона. Текинцы всецело были на стороне генерала и готовы были по первому требованию выполнить все, что им прикажет охраняемый ими узник. Георгиевцы, наоборот, были враждебно настроены к ген. Корнилову, и совнарком полагал, что из-под охраны георгиевцев генералу не уйти.
У коменданта корнет Хаджиев встретил трех офицеров-ударников, приехавших, по их словам, в Быхов за генералом Корниловым. Их батальон 10-го должен был выступить из Могилева, офицеры предлагали свои услуги генералу—не найдет ли он возможным присоединиться к ним и уйти из быховского пленения с их батальоном.
Корнет Хаджиев немедленно же вернулся от коменданта и довел до сведения генерала о желании и предложении офицеров-ударников.
Генерал через адъютанта поблагодарил офицеров и просил передать им, что если он и выступит из Быхова, то только с верными текинцами, сейчас же уходить он не собирается.
По-видимому, генерал Корнилов не особенно доверял неизвестным дня него офицерам.
В то же самое время шли приготовления к выступлению.
Через пять минут мы выступаем, - сказал генерал корнету Хаджиеву.
Генерал надел полушубок, взял башлык и взял шапку. Потом помолился.
— Хан, никогда я не забуду этой ночи. Начинается новая жизнь. Дай Бог благополучно нам добраться до Дона.
Потом корнету Хаджиеву он отдал распоряжение оцепить взводом текинцев все входы и в случае тревоги немедленно же явиться на помощь.
Генерал вышел. У входа его дожидался комендант подполк. Эргарт и поручик Камков; в сопровождении их генерал вошел в караульное помещение, где начальник охраны георгиевцев прапорщик Гришин ждал генерала.
При виде верховного главнокомандующего солдаты, по-видимому, забыли приказ совнаркома не выпускать генерала, дружно вытянулись в струнку и на приветствие генерала с подъемом „по старорежимному" отчеканили:
— Здравия желаем. Ваше Высокопревосходительство.
Генерал обратился к ним с небольшою речью. Поблагодарил за добросовестную службу и хорошую охрану и сказал, что сейчас он едет на Дон, где будет дожидаться справедливого суда. Упомянул про Керенского, который посадил его сюда, а сам теперь в бегах и пожелал георгиевцам всего хорошего.
И опять рота, как один человек, ответила:
Рады стараться. Ваше Высокопревосходительство!
Неизвестно, что привело в оцепенение георгиевцев, почему они в ту ночь забыли о своем прямом назначении: не выпускать пленника? Потому ли, что они были уже осведомлены о „бумаге из Петрограда", по которой освобождался генерал, или на них подействовала близость их бывшаго вождя. Как бы то ни было, но и солдаты, забыв все революционные приказы, „ели глазами" „контрреволюционного" генерала и от чистого сердца желали ему благополучного пути.
Один из острых моментов при отъезде таким образом благополучно был разрешен.
Три эскадрона текинского полка стояли готовые двинуться по первому приказанию. Прекрасные лошади всадников горячились, не стояли на месте и вообще производили большой шум. Многие из обывателей Быхова в ту ночь не спали, прислушиваясь к тому, что делалось вокруг училища-тюрьмы. К тому же ночь была лунная и далеко кругом все было видно.
Генералу подвели коня.
Л. Г. Корнилов легко вскочил на седло, осадил лошадь и с минуту еще не двигался.
— Какая прекрасная ночь!—сказал он, обращаясь к хану Хаджиеву.
Потом снял шапку, перекрестился и рысью тронулся к реке. Следом на генералом ехал его адъютант Хаджиев, далее вытянулся весь полк. Полк двигался быстро. Генерал спешил переправиться через Днепровский узкий мост, где большевики легко могли задержать и пленника и весь текинский полк.
Скоро позади полка остались и Быхов и опасная переправа.
Мих. Славин.
Донская волна 1918 №24
Еще по теме:
Последняя русская ставка (1917 г.)
19 ноября 1917 года
|