Коллективизация – это первый в истории целенаправленный проект таких гигантских масштабов. Всего за 10 лет была кардинально изменена жизнь почти 130 миллионов человек. Поменялось почти всё – способ производства, технологии, социальная организация, социальные институты.

Опыта такого рода строительства в мире не имел никто. Это было столкновением с  ещё непозанными законами общества и человеческой природы. Часто люди и большие сообщества вели себя совершенно не так, как это казалось бы логическим, а в ряде случаев просто иррационально. Например, кажется совершенно очевидным, что психически здоровый человек не может действовать явно против своих жизненных интересов. Например, крестьянин просто не может объявить забастовку и не засеять поле или не убрать урожай – что он будет есть? Оказалось, что может. Казалось безумным зарезать корову, как альтернатива тому, чтобы объединить с соседями в единое стадо и, грубо говоря, пить молоко вместе, ведь когда зарежут коров все – то молока не будет пить вообще никто. Системный анализ, социальная психология, теория игр, всё это было после, а тогда руководителям, не имевшим опыта управления гигантской страной приходилось изучать это на практике примерно также как учится плавать человек, брошенный в воду в шторм. Решения корректировались по ходу, исходя из результатов  невиданного социального эксперимента, который не проводить тоже было нельзя.

Чтобы понять действия руководства СССР при Коллективизации, надо осознать то, что в конце 20-х – начале 30-х годов ХХ века государственный и партийный аппарат в деревне были очень слабыми и не имели ничего общего с мощной «тоталитарной машиной», контролирующей всё страну, как пытаются представить власть большевиков тех лет антисоветские пропагандисты. Партия большевиков в те годы не имела большого влияния в деревне.

Например, в октябре 1928 года из 1 360 000 членов и кандидатов в члены компартии только менее 200 тысяч были крестьянами.  На 420 взрослых дееспособных крестьян приходился один член партии. Партийных ячеек было  всего 20 700  [1]  - одна на пятнадцать деревень.

Уровень грамотности и управленческих умений сельских коммунистов был катастрофически низким. В абсолютном большинстве это были бывшие красноармейцы, вступившие в партию во время Гражданской войны. Типичный пример такого сельского большевика это Макар Нагульнов из «Поднятой Целины» Шолохова –- 4 класса церковно-приходской школы с соответствующим уровнем знаний, за плечами 3-4 года Гражданской, а до этого - три года в окопах Первой Мировой. В голове - дикая каша из «мировой коммунии», слепой веры в Ленина как вида доброго крестьянского царя, Маркса как пророка, написавшее святое писание. Самообразование в виде чтения газеты «Правда»,  отчаянные попыток читать и конспектировать «Капитал». Уровень общественно-политических знаний этих коммунистов в лучшем случае исчерпывался «Манифестом» Маркса и Энгельса и штампов из прочитанных большевистских газет и речей красных комиссаров.

Зато эти люди прекрасно умели выживать в любых обстоятельствах и обладали огромным желанием учиться и мессианской страстью построения нового общества. Упрямые, храбрые, стойкие, наивные и хитрые одновременно. Способ их руководства был чисто армейским – отдача команд и распоряжений, невыполнение которых приводило их в ярость.

Кроме них в партийном аппарате скопилось огромное количество случайных людей, вступивших в партию на войне под воздействием эмоций, карьеристов, жуликов, авантюристов, мелких властолюбцев  и откровенных полудурков. После массовой демобилизации (РККА уменьшилась в численности примерно в 5 раз) не нашедшие себе места в армии полевые командиры Гражданской (в тех условиях основную войну вели именно они, а не генштабы) заполнили местные органы власти. Среди этих красных полевых командиров далеко не все были убеждёнными большевиками-коммунистами, много людей прибилось к Красной Армии по самым разным мотивам, начиная от поиска приключений и романтики, заканчивая случайностью и мотивами личной мести.

Совершенно очевидно, что власть в первую очередь доверялась тем, кто за неё воевал. Среди красных командиров оказался определённый (правда небольшой) процент классических бывших бандитов. Организовав местные банды во время беззакония Гражданской такие лихие граждане вовремя поняли, куда дует и сумели в правильное время заявить о лояльности Советской Власти. А что, был местный бандит, стал «красный партизан». Кстати, это вовсе не означает, что они были трусами или бездарями, нередко они лично были очень храбрыми авантюристами с понятиями о справедливости «честного разбойника» и совершили немало героических поступков и подвигов, защищая Родину от интервентов и их агентов-белогвардейцев, как широко известный Григорий Котовский. После Гражданской они естественным образом оказались в органах государственной власти. Так бывает после всех гражданских войн. Были в среде сельских руководителей и замечательные люди – талантливые, скромные,  справедливые,  дисциплинированные, упорные и честные, но такие самородки тонули в огромной мутной массе прото-государственного аппарата, из которого только предстояло создать реально работающую государственную власть.

Органы государственного и партийного управления также были заполонены дореволюционными большевиками и большевиками, вступившими в Партию непосредственно перед Революцией (эти лихо оказались партийцами с дореволюционным стажем). Но даже если брать старых «большевиков-ленинцев» (в реальности это всего лишь мало что говорящий штамп), то лишь небольшой процент из них был действительно способен к государственной работе. Из того, что человек умеет ловко скрываться от полиции, печатать листовки в подпольной типографии и захватывать почту с телеграфом в нужный момент, нисколько не означает, что он способен к рутине государственногоу управления, где требуются совершенно другие качества. Хуже ситуация обстояла в местных Советах, где оказалось не просто огромное количество случайно попавших туда людей, но и откровенных врагов, порой даже не особо маскирующихся.

Чем должны заниматься местные органы власти и структуры компартии вообще и при коллективизации в частности и те, и другие организации тогда имели более чем смутное представление.

Вот такой аппарат должен был строить новое общество на селе и проводить коллективизацию.

Именно этот аппарат несет ответственность за «социальный чернобыль» - голод 30-х. Сочетание непрофессионального, совершенно неналаженного аппарата управления, который только создавался и крайне слабо развитой связи (даже телеграф имелся далеко не в каждом городке) при чрезвычайно плохих дорогах приводил к тому, что огромная страна была плохо управляема.

Всё это усугублялось крайне низким уровнем грамотности населения, которое только училось читать и писать. Уровень правовой грамотности был ужасающим – наследие царского режима  аукалось ещё очень долго. Например, полицейский урядник в «России-которую-мы-потеряли» был почти что царь и бог, он мог арестовать любого подданного низших сословий без всяких обвинений, держать не просто несколько суток, а неделями под арестом, зверски избить без малейших для себя последствий. От околоточного зависело даст он паспорт крестьянину или нет, от чего зависело сможет он пойти на заработки, а районное полицейское руководство было вовсе небожителями – одного решения полицмейстера было достаточно, чтобы фактически бессрочно сослать человека низших сословий в Сибирь. Царская полиция и местные власти были тотально коррумпированы на уровне стран «третьего мира». Темные и забитые крестьяне традиционно боялись государственной власти, любой чиновник был для них господином. Люди не знали своих прав, чем при первой возможности пользовались любые самодуры. Местные власти отлично знали о крайне плохой связи провинциальной с центральными властями и широко пользовались этим испокон веков - «пока до Москвы дойдёт», «до царя далеко».

Случаев хамского поведения советских чиновников было немало. Без образования резервной системы связи и связи с народом ситуацию было разрешить невозможно. По сути, события 1936-1939 годов были борьбой партийно-государственного аппарата, стихийным образом сформировавшегося после Гражданской и дисциплинированного и вполне высококачественного госаппарата нового типа, целенаправленно создаваемого Сталиным. На стороне антисталинской платформы к ним примкнули для борьбы против общего врага самые различные силы – от битых противников в Гражданскую, до сторонников других направлений строения социализма. Тогда противоборство вылилось в кровавую фазу в виде репрессий, но, к счастью, не развернулось в ещё одну гражданскую войну, на что надеялись на Западе.

Традиции, сложившиеся в результате Гражданской тоже были тяжёлым наследием. Например,  до начала 30-х годов председатель сельсовета мог произвольно арестовать крестьянина на несколько дней. В ситуации повального бандитизма, когда был один милиционер на несколько деревень это было единственным способом хоть как-то стабилизировать ситуацию, но уже к началу 30-х это стало совершенно нетерпимым. Когда это право было отменено, то до многих деревень запреты Правительства не дошли из-за очень плохой связи или же просто были проигнорированы местными властями. Более того, начали арестовывать граждан даже председатели колхозов, что вполне однозначно попадало под действие Уголовного кодекса. В результате развернулась целая кампания обуздания распоясавшихся председателей сельсоветов и других местных начальничков.

Это увы, было типично для страны тех лет – из-за отвратительно налаженной связи симптом запускался до затяжной болезни, которую лечили штурмовщиной, нередко переходившей всякие разумные границы. Через некоторое время это создавало новую болезнь, с которой власти боролись очередной кампанией штурмовщины. Следует сказать, что такой подход решения проблем характерен для русской национальной психологии. В течение более чем полутора тысячелетий характер земледелия в русском климате диктовал долгие месяцы вынужденного безделья или относительного отдыха но в то же время требовал предельного напряжения сил при севе и уборке урожая, когда надо было успеть в течение нескольких недель сделать то, на что в других странах уходило несколько месяцев более размеренного труда. Советская Власть приложило немало сил для искоренения или хотя бы заметного смягчения этого недостатка, о порочности такого подхода много писали газеты и журналы тех лет, проводились курсы управленцев и т.д., но эта чрезвычайно укоренённая в национальной психологии традиция только несколько смягчалась, при любом удобном случае проявляясь снова и снова.

Таким же образом началась очередная всесоюзная кампания – Коллективизация. Мы уже достаточно обсуждали её абсолютную необходимость для выживания страны. Решения были приняты и ориентировочные расчётные числа были направлены на места для претворения планов в жизнь.

С 1927 года вполне успешно велась весьма активная коллективизация, в колхозы вступали, за очень редкими исключениями, совершенно добровольно. Вовсе не потому, что крестьянам настолько по душе был коллективный труд, а потому что это было весьма выгодно: государство активно поддерживало новые колхозы только что появляющейся техникой и сельхозорудиями по очень льготным ценам, да ещё в рассрочку, налоговыми льготами, льготным кредитованием, сельскохозяйственной методической литературой и чрезвычайно ценными в тех условиях консультационными услугами сельскохозяйственных специалистов, высококачественными семенами удачных сортов, посылало культработников. По всей стране открывались новые больницы, детские сады и школы, но в первую очередь они открывались в колхозах.

Результат, надо сказать, был весьма неплохой – если на 1 июля 1927 года, в стране было почти 15 тысяч коллективных хозяйств разных видов (включая сейчас уже забытые коммуны и товарищества по обработке земли), то на 1 июля 1929 г. их насчитывалось ужеболее 57 тысяч.  [2] Два года подряд  количество колхозов за год удваивалось. Они объединяли более миллиона индивидуальных хозяйств – примерно 4% всех сельских домохозяйств СССР. В начале 1929 года для руководства стало очевидным, что до следующей мировой войны, в которой роль жертвы будет играть СССР, осталось примерно 10 лет. Понять это было очень просто – Франция начала строительство беспрецедентной в истории оборонительной линии, вкладывая в это фантастические средства. Линия была направлена для обороны от полностью разоружённой Германии, где фактически не было армии. Поэтому было очевидно – линия будет закончена как раз тогда, когда Германия будет иметь новое руководство и создаст заново современную армию, к слову, её военная промышленность была совершенно нетронутой, что союзники удивительным образом оставили без внимания.

Ситуация была критической, для проведения Индустриализации была необходима Коллективизация, а её темпы, пусть и очень хорошие, были совершенно недостаточны для качественного рывка. Решение об ускорении Коллективизации было принято на XVI партконференции в апреле 1929 года. На конференции был принят примерный план – объединить в колхозы 20% крестьянских хозяйств в течение 5 лет, из них к 1932 году – 10%. Никакой всеобщей коллективизации не планировалось и близко. Надо сказать, планы были совершенно реальные и были построены на основе рекомендаций профессионалов из Наркомзёма. Коллективизация в таких масштабах давала плавный, но весьма быстрый прирост производительности труда и появления свободных рабочих рук, который должны были переместиться на стройки Индустриализации и влиться в ряды городских рабочих. Уже заранее на курсах и партшколах готовились кадры вербовщиков, чтобы переманить молодых крестьян в города.

Реальность оказалось несколько другой. Яростное сопротивление кулаков привело к тому, что власть была вынуждена дать своё согласие на массовое раскулачивание, причины этого обсуждались в предыдущей главе. Острейшее противоречие на селе, копившееся в течение полувека, к счастью не взорвалось очередной гражданской войной, а просто выразилось в её «холодной» форме -  яростном раскулачивании, которая фактически находилась в руках местных властей. Земли и техника кулаков изымались и вносились в колхозный фонд, заметно усиливая колхозы.

Как и везде в мире, новоявленная советская бюрократия стремились делать карьеру, а для этого надо быть старательным и выполнять планы начальства, чтобы быть замеченным в качестве хорошего руководителя. Революция открыла для людей из низов головокружительные перспективы. Обычный крестьянский сын мог подняться в самое высокое руководство. К примеру, большинство советских руководителей самого высшего уровня было крестьянскими детьми – Хрущёв, Брежнев, Горбачёв и это только самый высший уровень, такое же происходило по всей стране. При другом строе у детей из «подлых сословий» и мысли бы не могло быть о такой карьере. Совершенно очевидно, что новая советская бюрократия просто из кожи вон лезла, чтобы понравиться начальству. Там, где картина была неблагоприятной, они беззастенчиво врали «наверх», как, впрочем, происходит почти везде в мире.

Республики, области и районы соревновались между собой в разнообразных показателях – кто соберёт больше урожай, у кого ниже заболеваемость и выше обучения грамоте, у кого больше процент коллективизации и т. п. От этих результатов зависела карьера советских чиновников. Исходная идея была очень неплохой и совершенно правильной - оценивать работу государственных органов исходя не из личных симпатий, антипатий и оценок, а из объективных результатов. Естественно, руководители всех уровней стремились добиться как можно лучших показателей, фальсификация (приписки) встречалась, но за это наказывали и чем дальше, тем строже.  Поэтому для руководителя было проще «выбить» из нижестоящих бюрократов нужные результаты почти любой ценой.

Как и при любой крупной кампания, это был отличный шанс сделать себе быструю карьеру бюрократам, попробовать ускорить построение коммунизма ясноглазым идеалистам и «рассчитаться с контрой» озлобленным на кулаков красноармейским ветеранам, занимавшим большое количество местных постов. Ориентировочные показатели, установленные ЦК без зазрения совести увеличивались местными властями и выдавались в районы в качестве чисел, обязательных для исполнения. Дальше получалось по принципу «хотели как лучше, получилось как всегда»: «Если центр ожидал включения 15% дворов, регион повышал план до 25%, округ - до 40%, а район сам предлагал достичь 60%». [3]

Рекомендации Правительства и партийных органов по проведению коллективизации, в большинстве своём не выполнялись, а рекомендованные проценты, наоборот, перевыполнялись, такие как «процент» раскулаченных и сроков проведения коллективизации).

 «Коллективизация быстро набрала собственный темп, достигла гигантских размеров по инициативе самих сельских кадров. Существовала опасность, что центр потеряет контроль над процессом». [4]

Из-за крайне низкого уровня грамотности как населения, так и местных властей никто толком не знал что же делать и что от них требуется. Подавляющее большинство очень смутно представляло что такое «колхоз», как он действует, как организуется работа внутри и распределяются результаты его деятельности. Очевидно, что очень непросто построить то, о чём имеешь только смутное представление. В некоторых местах разгулявшиеся идиоты объединяли даже домашнюю птицу и чуть ли не кухонную утварь. 

Уровень грамотности сельских коммунистов был в целом ужасающе низким и они либо всецело доверяли местным органом в том, что же является «политикой партии и линией Советской Власти», либо занимались самодеятельностью по своему разумению.

Антикоммунисты пытаются перевернуть ситуацию так, что коллективизация была страшным насилием над народом сверху и была навязана путём террора. Это совершенная неправда, сверху поступали строгие разъяснения, что этого делать категорически не надо, а объединять следует только тягловый скот и на усмотрение местных властей – молочных коров. Местные власти и тут действовали кто во что горазд. Было много по-настоящему разумных местных руководителей. Увы, неразумных тоже было немало. Самые идиотские эпизоды коллективизации – всегда инициатива местных властей самого нижнего уровня или особо активных малограмотных односельчан.

 «Коллективизация была инициирована и одобрена центром,  но она в большей степени, стала реакцией на необузданную инициативу местных партийных и государтсвенных органов. Коллективизация и коллективное хозяйствование было сформировано Сталиным и центральными органами власти в меньшей степени, чем безответственными малограмотными активистами среди сельских чиновников». Там же с 31

Западный историк Линн Виола, очень неприязненно и критически настроенная к сталинскому периоду, опровергает идеи теоретиков, о том, что следовало бы создать строжайшие инструкции для проведения коллективизации, например, что является колхозом, что следует объединять и так далее. Всё это было бы совершенно бессмысленно, потому что в малограмотной стране, уровня даже не четырёх классов церковно-приходской школы, а шестимесячных курсов ликбеза всё равно некому было выполнять и контролировать выполнение: «Государство руководит циркулярами, оно руководит декретами, но у него нет ни организационной инфраструктуры, ни человеческих ресурсов для внедрения в жизнь своей воли и обеспечения прав ильной реализации своей политики в сельской администрации .... Корни сталинской системы в деревне лежат не в расширении государственного контроля, а в большом недостатке такого контроля и в приказной системе администрации, которая в свою очередь приводит к репрессиям как простейшему инструменту управления в деревне» . Там же с 216

Тезис о «коммунистическом тоталитаризме» и «всевластной партийной бюрократии» не имеет ничего общего с реальностью Советской власти при Сталине. В конце 20-х – начале 30-х Советское государство не имело ни технических средств (связи, транспорта и т.д.), ни квалифицированного персонала для управления коллективизацией плановым и организованным путем. Коллективизация была народной стихией со всеми её положительными и отрицательными сторонами.

Представлять это как действия всесильного тоталитарного государства пытаются  либо малограмотные в данном вопросе люди, либо сознательные лжецы-пропагандисты, заинтересованные в искажении истории в своих неблаговидных целях.

Любое вменяемое управление подразумевает обратную связь. Попросту говоря это совершенно обычная процедура для любого вменяемого человека: «Сделал – посмотри, что получилось.»

Совершенно очевидно, что никакой аппарат ЦК и Верховного Совета, не говоря уже о Политбюро и Совнаркоме, не способен лично объехать одну шестую планеты для того, чтобы получить хотя бы поверхностное впечатление о том, что происходит в стране.  Для получения информации существует госаппарат. Уровень же самого госаппарата вкратце описывался выше. Кроме того, возникал вопрос, а кто же конкретно будет сообщать правдивую информацию в Москву? С победными реляциями и радостными вестями проблем не было никогда – все побегуд наперегонки, только бы первым порадовать начальство. Но никто из бюрократов не заинтересован в раскрытии неприятных фактов на подведомственном ему участке, особенно если напортачил он сам.

 «Работа в крае протекает без всяких осложнений, при большом подъеме батрацко-бедняцких масс» [5] – радостно врал Сталину Б.П. Шеболдаев, а в это время в руководимом им Нижне-Волжском крае происходили серьёзные крестьянские выступления против колхозов.

Естественно, были ещё и спецслужбы, которые в СССР, как и всегда во всем мире занимались одной из своих важнейших задач – негласным сбором информации. Спецслужбы независимы от местных властей и по идее, должны представлять более-менее достоверную информацию. Но это не совсем так, потому что спецслужбы, как правило, представляют не саму достоверную информацию – статистические сводки и прочие важнейшие для получения достоверной картины документы, а субъективное видение этой информации людьми, ориентированными не на сбор информации, а на борьбу с врагом – сотрудников-кураторов, оперуполномоченных, агентов и т.д.

Спецслужбы не занимаются непосредственным управлением экономикой и хозяйственными органами страны, а имеют дело почти исключительно с результатами, проявившимися в результате деятельности этих органов. В целом, работают с людьми (например, с теми же агентами), а не с хозяйственной статистикой. Сотрудников ОГПУ  в стране было не просто ещё меньше, чем коммунистов, а меньше на два порядка – примерно 20 тыс. против 2 миллионов и их подавляющее большинство было сконцентрировано в городах или возле самой протяженной границы мира. Чекисты были обучены бороться с «контрой», бандитами и крупными преступниками, а не разбираться в цифири и канцелярщине. Следить за партийно-государственными органами они могли лишь ограниченно – если кто-то ворует или берет взятки или явно занимается чем-то не тем, чем полагается по должности.  До создания аналитических служб «органов» было ещё очень и очень далеко. Ещё один важный момент – спецлужбы работают почти исключительно с негативом, потому что их задача пресекать и предотвращать преступления, подавать тревожные сигналы. Для распространения позитивного хозяйственного опыта они не очень годятся.

Очевидно, что быстро получать исчерпывающую и объективную информацию о положении в стране даже от ОГПУ было нельзя просто по причине специфики её работы и людей, там работавших. И это если не брать во внимание немалое количество замаскированных врагов, имевших свои счёты к большевикам и просто странных людей, заполонивших спецслужбы СССР ещё со времен Гражданской. Достаточно сказать, что там подвизались такие колоритнейшие авантюристы как Блюмкин, к слову, бывший личный адъютант Троцкого, успевший побывать и ленинцем, и троцкистом, и эсером-террористом. Вопреки официально насаждаемой точке зрения, Сталин вовсе не контролировал спецслужбы страны в течение очень долгого времени, хотя имел на них определённое влияние. Контроль над ними он получил только с 1940 г, когда наркомом стал Лаврентий Берия и сумел хотя бы в общих чертах войти в курс дела.

Недавно рассекретили и опубликовали  интереснейшие документы – доклады ОГПУ-НКВД руководству страны о ситуации на местах. В этих томах секретных докладов Лубянки Сталину о положении в стране. Положение было крайне сложное. Страна была расколота, причём раскол имел очень глубокие корни, уходящие даже не к реформам Столыпина, а во времена крепостного права. В любой момент основная масса крестьян может начать кровавые погромы кулаков. Намного лучше организованные кулаки ответят и их поддержат союзники как внутри страны, так и снаружи. Экономическая ситуация нищей страны, измотанной Первой Мировой и Гражданской войнами, практически перешедшими одна в другую, была крайне сложной. Крестьяне, в подавляющем большинстве, хорошо относящиеся к Советской Власти, сами не знали, что оно хотели. Барская земля была уже поделена, население выросло, производительность труда без механизации почти не растёт, страна в аграрном тупике.

Доклады советских спецлужб показывают, что любая попытка внести радикальные изменения в их жизнь приводила крайне инертные крестьянские слои к  недовольству. Выступления бедного и среднего крестьянства были, но они напоминали скорее детские истерики. Власти верили, но легко скандалили, обычно очень легко и мирились. Несмотря на распространяемые сейчас антисоветские выдумки, антиколхозные выступления (в это входили включая просто крики у сельсовета и хватание председателя за грудки) затронули не более 5% процентов крестьян за все время. То есть ни о каком массовом антиколхозном движении в СССР не может быть и речи. Сейчас мошенники от истории пытаются представить эти выступления чуть ли не крестьянской войной. Хотя такого не было и близко, но протесты были и довольно заметные. «Наверх» же от местных властей шли по большей части только победные реляции.

Уже к концу 1929 года для руководства страны стал очевиден очень неприятный факт – советская деревня фактически неуправляема, устойчивая связь с народом отсутствует. Ситуацию надо было исправлять срочно, пока не случилось непоправимого.

В начале февраля 1930 года ЦК ВКП(б) через крайкомы разослал на места запрет на административное принуждение к коллективизации, запрещалась полная коллективизация коров и птицы. Но принципиального улучшения ситуации в стране не произошло. Запрет был просто массово проигнорирован.

Чтобы избежать катастрофического масштаба раскулачиваний и остановить стихийно начавшуюся в некоторых местах «охоту на ведьм» руководство страны было принято неординарное, но довольно эффективное решение – ввести так называемые «лимиты на раскулачивание» и высылку, согласно категориям, на которые распределялись кулаки. Для партийных и государственных работниковы было выпущено совместное постановление Политбюро и Совнаркома от 30 января 1930 года «О мерах по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», в котором определялись лимиты. В реальности эти лимиты очень быстро оказались превышены и пришлось создавать специальные комиссии, чтобы разбираться с безобразиями.

Эти лимиты были очень похожи по сути на лимиты по т.н. «массовым репрессиям». Вообще раскулачивание и «репрессии 37» во многом проходили по подобным процессам. Такая же утрата контроля за ситуацией, массовая инициатива на местах, тупость и вредительство, инфильтрованность практически всех органов враждебной агентурой, поддержка врагов с самого верха, заговоры и тайная оппозиция и отчаянные, в конце концов попытки власти взять ситуацию под контроль и исправить ошибки.

Растерявшееся советское руководство, получив информацию о сильном недовольстве народа, решило дать задний ход, перегруппироваться и подойти к решению задачи несколько с другого конца – было очевидно, что толку от существовавшего в селе советско-партийного аппарата всё равно будет немного.

2 марта 1930 года выходит важная статья Сталина «Головокружение от успехов» [6], осуждающая принуждение крестьян к коллективизации и идиотское обобществление всего подряд. Исходно расчёт советского руководства был на то, что местные власти одумаются, а крестьяне успокоятся.

В советском руководстве созрел очередной раскол, о котором говорилось в других главах. Сформировалось четыре выраженные группы – резкое замедление темпов коллективизации (фактически – отказ от неё и опора на кулака) – группа Бухарина-Рыкова, политика «что сделано – то сделано продолжаем с учётом ошибок», наиболее заметным представителем которой был Молотов, усиление нажима при коллективизации (Бауман), частичный откат назад, перегруппировка и продолжение с учётом ошибок (Сталин, Калинин). Ни одна из групп не имела выраженного большинства. Руководство страны растерялось. Внешнеполитическая обстановка была крайне сложной. Только что удалось выйти из крайне сложного положения – разгромить многократно превосходящие и хорошо вооружённые войска противника на Дальнем Востоке, подготовленные для захвата Приморья («конфликт на КВЖД»). По всему миру против советских посольств Великобританией была устроена серия провокаций, Польша, Румыния, Венгрия и Финляндия открыто готовились к наступательной войне с СССР. Резко усилилась активность враждебных спецлужб и их агентуры. В этих условиях лояльность населения и спокойствие в деревне, где жило подавляющее большинство, были важными факторами, сыгравшими свою роль в принятии решения о приторможении темпов. В результате борьбы этих четырёх платформ, союзов и компромиссов, по факту была принята позиция Сталина-Калинина.

Очевидно, что Сталин ошибочно предполагал, что вступившие в колхоз, в целом там и останутся и готовился к постепенному улучшению позиций, вместо штурма: «Закрепить достигнутые успехи и планомерно использовать их для дальнейшего продвижения вперед». Тем более, что коллективизировано было почти 60% хозяйств. После выхода статьи было принято решение Правительства о том, что крестьянам можно передумать, забрать свою внесённую долю и уйти из колхоза. Ожидали, что определённое количество недовольных выйдет, перестанет страдать и громко кричать о своих обидах, но массового бегства не будет. Очень быстро выяснилось, что правительство плохо знало свой народ.

После публикации этой статьи популярность Сталина в народе возросла необычайно. Примерно к этому периоду относится и формирование в народе культа Сталина. Вырезанные из газеты портреты Сталина на стене крестьянской избы появились как раз в тот период. Что интересно, портрет вождя часто помещался в «Красный угол» - рядом с иконой а то и вместо неё. Сталин в массовом сознании тёмных крестьян стал приобретать сакральные качества доброго царя, «который за народ» и которому мешают «злые и ленивые бояре» вне зависимости образа реального Сталина и его окружения. То, что Сталин не обладал высшим государственным постом, массовому обожанию ничуть не мешало. Он стал приобретать в сознании религиозного отсталого народа характерные черты народного святого пополам с былинным героем. Как это ни забавно, но это сыграло определённую роль в подрыве влияния церкви в деревне – культ Христа попросту замещался в голове крестьянина культом Сталина. Ну уж сам добрый царь разрешил уйти из колхоза и поругал бояр, то русский мужик особо не стал задумываться – больше половины немедленно бросилась забирать своё коллективизированное имущество, пока власть не передумала.

Даже сейчас трудно оценить преимущества и недостатки каждого решения сложившейся очень сложной ситуации. Сейчас представляется, что прав был Молотов, а не Сталин. Молотов считал, что надо не допускать новых ошибок, улучшать ситуацию в колхозах, давать крестьянам льготы, но не разрешать в течение определённого времени забирать имущество и земельный надел и выходить из колхоза. Но было уже поздно – процесс бегства крестьян из колхозов был уже запущен к середине марта 1930 года и сразу же принял необратимый характер.

Уровень коллективизации упал с 58% в целом по стране на 1 марта 1930 года до 22% к 1 августа. [7] Особенно позорно дела обстояли в Московской области – процент коллективизации упал с 74% до 8 %. Это был тяжёлый удар. Партийные и советские органы были дезориентированы и деморализованы.

В ЦК ВКП(б) разгорелся очередной конфликт и группа противников принятого решения во главе с Бауманом покинула ЦК, а Бауман демонстративно вышел из Политбюро. Из союзников они стали противниками, а вскоре и врагами курса Сталина. Занявший пост Баумана Лазарь Каганович провёл массовую чистку лояльных оппозиционерам местных руководителей, что было вынужденным шагом, но ещё более озлобило оппозицию. Самым неприятным и, в то же время, неочевидным выводом стало то, что крестьяне посчитали, что на власть можно давить и власть прогнётся, что впоследствии сыграло свою печальную роль в голоде 32 года.

Социологии и социальной психологии тогда не существовало, адекватная информация об обществе поступала с огромным опозданием и управленец мог учиться разве что на своих ошибках. Людям, опирающимся в своей повседневной деятельности на разум, в реальности очень трудно представить, что большие массы людей ведут себя часто иррационально, мотивируясь самыми примитивными и низменными эмоциями, а не доводами рассудка даже в случае выгоды, если выгода не получается прямо сейчас.

Вступление в колхоз было объективно выгодно абсолютному большинству крестьян (бедняку и середняку). Оно давало налоговые льготы, позволяло пользоваться такой важнейшей вещью, как механизация и химизация, резко ускоряло доступ к бесплатному медицинскому обеспечению , образованию и современным развлечениям и культуре (больницы, школы и Дома Культуры строились в первую очередь в колхозах), колхозники могли пользоваться конфискованным у кулаков инвентарём и земельными наделами и так далее. Практика показала, что путь единоличника в России – принципиально тупиковый, последние единоличники добровольно вступали в колхозы в конце 40-х годов и даже в начале 50-х годов, когда самому упрямому и тупому крестьянину стало очевидно, что даже имея косую сажень в плечах и работая от зари до зари невозможно тягаться с трактором, а телега никак не может конкурировать с грузовым автомобилем. Даже самый работящий «эффективный хозяин» не может соревноваться с современным механизированным производством.

В тех районах, где народ бросился выходить из колхозов одновременно и был довольно высок процент раскулачивания. Это говорит о жестокости местных органов власти и самих селян, настаивавших на раскулачивании. Народ бросился из колхозов не потому, что ему была настолько дорога своя корова или полудохлая лошадёнка – крестьяне надеялись выгодно продавать хлеб по рыночным ценам, не представляя, что реальные цены на хлеб скоро упадут из-за резкого роста производительности труда в колхозах. Был и ещё важный и очень неприглядный момент: кулаки были разгромлены, их имущество и землю забрали колхозы. Однако, освободилась их социальная ниша. К слову, кулаки быстро разбогатела на горе односельчан потому что освободилась социальная ниша помещика – многим покажется странным, но влияние и богатство кулаков после Революции в деревне по этой причине резко увеличилось. Определённая часть зажиточных крестьян побежала из колхозов с целью самим стать кулаками – ведь старых кулаков раскулачили и выселяли. То, что время кулака закончилось их не интересовала. Такие граждане живут примитивными эмоциями – жадность, социальное положение, возможность занять место наверху неписаной сельской иерархии и т.п.

Тем не менее, это ошибочное решение Сталина имеет и свою очень важную положительную политическую сторону. Крестьяне вступили в колхозы в подавляющем большинстве добровольно.

До 1929 года не было никакого принуждения, а те, кто посчитали, что их загнали в колхоз насильно в процессе массовой коллективизации 1929 года, имели полную возможность выйти оттуда в течение 1930 года.

Те, кто устраивает истерики о « сгоне крестьян в колхозы» целенаправленно лгут, умалчивая о том, что все желающие выйти из колхоза в начале 1930 года из него вышли, получив назад, имущество которое было обобществлено. Они целенаправленно сдвигают фокус внимания на выгодное им событие, «не замечая» событий, следующим прямо за ним. Это примерно так же, как те же граждане бьются в плясках св. Вита по поводу поражений РККА в начале Великой Отечественной, полностью игнорируя её блестящие победы второй половины войны и такую «малозначительную» вещь, как полный разгром противника и Победа.

Так что в политическом плане позиция Сталина была выигрышной. Последующая коллективизация проводилась другими методами, они основывались на прекрасно поставленной пропаганде, использовании массовой психологии, нередко включались механизмы психологического и социального давления со стороны односельчан или уважаемых людей, но административного принуждения было несравненно меньше, хотя, безусловно, самодовольных идиотов или врагов, инфильтровавшихся в органы власти, проводивших саботаж таким образом, было немало.

Несмотря на все недостатки и провалы, первый этап массовой коллективизации был, в целом, весьма успешным. Даже после массового выхода из колхозов, уровень коллективизации по стране вырос в 6 раз. Увеличились размеры среднего колхоза: в конце 1929 г. состоял из 30 семей вместо 13 летом1928 г [8], что позволяло широко использовать преимущества разделения труда.

Очень важным результатом первого этапа массовой коллективизации был разгром кулачества, точнее, кулачество уже потерпело решающее поражение, это было начало его ликвидации как социального класса.

Изменилось социальное лицо колхоза – если в начале массовой коллективизации колхозы состояли в основном из бедняков, то с 1929 г. основной массой колхозников стал с середняк.

Очень важным выводом из того, как проходил первый этап стало то, что старая управленческая система не годится для создания нового общества. Времени на эволюцию и медленное изучение государственного аппарата не было – впереди отчётливо виднелись контуры новой мировой войны. Поэтому, чтобы управлять новым обществом нужна была управленческая революция, создавшая уникальную структуру советского управления. Именно эта структура провела Индустриализацию, победила в Войну, запустила Спутник и стала нервной структурой Советского Экономического и Социального Чуда.

Павел Краснов

Литература