Материал из журнала "Столица и усадьба" за 1916 год

Во всех материалах по старым газетам и журналам сохранена стилистика и орфография того времени (за исключением вышедших из употребления букв старого алфавита).

Почти во всех мемуарах начала и средины прошлаго века мы встречаемся с известиями о тихой, "интимной" деятельности русских помещиц в самых разнообразных художественных областях.

Гласная известность для женщины, особенно высшаго круга, по условиям быта того времени, почти равносильна была позору, да и женщины той эпохи честолюбивы были на иной лад, чем в наше время,—естественно поэтому, что до нас почти не дошло имен тех, которыя сыграли в своей жизни более или менее значительную художественную роль. Но при знакомстве с историей любой дворянской семьи перед исследователем воскресает целый рой этих легких, нежных призраков художниц-анонимов.

Оне оставили целую галерею прелестных портретов акварелью, маслом, миниатюр; усадьбы, выстроенныя иногда или по их указаниям, или даже по рисункам и чертежам, не говоря уже о бесчисленных альбомах и художественных рукодельных работах.

"Мы решили всю зиму провести в Белкине—имении моей матери, вспоминает о своем детстве граф М. Д. Бутурлин (1807—1876 г.), - но так как большой каменный дом не предназначался никогда для подобнаго случая, то с начала лета 1815 года приступлено было к постройке большого двухэтажнаго деревяннаго дома с двумя при нем оранжереями в виде крыльев. План был начертан нашею матерью, а постройка производилась под надзором крепостного нашего архитектора Григория Некрасова.

Эта же самая графиня Анна Артемьевна Бутурлина (урожденная Воронцова —1777—1853 г.) известна была в своем кругу, как превосходная художница.

По обычаю того времени во всех помещичьих зажиточных семьях были учителя-специалисты по всевозможным художественным отраслям: пению, музыке, танцам, живописи.

Соблюдался этот обычай и у Воронцовых, и молоденькую Анну Артемьевну обучал миниатюрной на слоновой кости живописи итальянец Молинари —художник и кондитер одновременно. Графиня с успехом писала с натуры маслом и акварелью, а также и вышивала цветы тоже с натуры, группируя их по своему вкусу.

Очень интересен был дом княгини Александры Борисовны Мещерской в слободе Анновке, Московской губ., выстроенный тоже при ближайшем участии владелицы.

"Снаружи он казался каким-то безобразным длинным деревянным строением с пристройками и надстройками со всех сторон, но зато внутри был отделан роскошно.

Несмотря на то, что комнаты были обширныя, - с трудом можно было двигаться в них, так как оне были сплошь заставлены нужной и ненужной мебелью хорошей работы. Княгиня была большая любительница мебели, которую делали по ея указаниям ея собственные столяры.

Из женскаго поколения семьи графов Строгановых особенно выделилась исключительная личность гр. Софии Владимировны, рожденной княжны Голицыной (1774-1845 г.)    

Она была одним из самых близких лиц к семье Александра I, и в юные годы Император был сильно увлечен ею.
Но графиня держала себя с большим тактом и не только не внесла разлада в царскую семью, а, наоборот, нимало способствовала сближению Александра с Императрицей Елизаветой.

Продолжая традиции своего свекра, графа Александра Сергеевича, ближайшаго участника, совместно с архитектором Воронихиным, в постройке Казанскаго собора и президента Академии Художеств,—графиня С. В. в продолжение многих лет собирала в своем доме цвет аристократии рода и духа. Державин, Крылов, все выдающиеся художники ея времени находили у нея радушный прием.

Самые восторженные отзывы о графине С. В. и как о человеке, и о художнице, литераторе (она впервые перевела, между прочим, на русский язык "Ад" Данте), встречаем мы в мемуарах знававших ее современников: в переписке Кристина с княжной Туркестановой, в мемуарах графини Эдлинг, графа М. Д. Бутурлина, фрейлины Стурдзы, в письмах Крылова и мн. других.

Виже-Лебрен в своих записках рассказывает анекдот о том, как, во время пребывания ея в Петербурге, граф Строганов "приставил к ней слугу, умевшаго мыть кисти, ибо ту же обязанность нес он при невестке графа", и как этот же слуга, наглядевшись на работу своих молодых хозяек, вообразил и себя художником ничуть не хуже их.

Эти косвенныя, как почти всегда в биографиях женщин, указания на прикосновенность к искусству графини С. В. встречаются не раз и в переписке с Императрицей Елизаветой Алексеевной, и в документах Академии Художеств, где находим в 1812 году предложение графини С. В. "умножить число награждений достойным воспитанникам Академий за ея счет", что и было исполнено. Сохранилось и много подлинных ея работ с натуры—карандашом и акварелью, также гравюр.

Приводим между прочим одну из них, 1818 г.: вид дворца и площади в Карлсруэ—столице ландграфства Гессен Дармштадтскаго, откуда была родом Елизавета Алексеевна, и где графиня С. В. гостила, связанная нежной дружбой и с ландграфиней Амалией, матерью Елизаветы Алексеевны. Здесь по рисунку своего учителя, Кунца, графиня С. В. и награвировала вид дворца и площади.

Графиня, как и ея царственная подруга, вынесла немало горя: так же испытала она отдаление и охлаждение мужа за время его службы в Англии, когда она оставалась в России...

В 1814 году лишилась она единственнаго 19-летняго сына Александра Павловича, которому оторвало ядром голову в сражении при Краоне, а в 1817 году скончался в чахотке во время морского путешествия муж ея, граф Павел Александрович.

После его смерти графиня жила то в Петербурге, то в своем новгородском имении "Марьино" и скончалась 5 марта 1845 г. уже маленькой, сгорбленной старушкой; в молодости она была восхитительно хороша собой.

Художественные таланты графини С. В. наследовала дочь ея Наталия Павловна (1796—1872 г.), вышедшая замуж за троюроднаго своего брата барона Сергея Григорьевича Строганова, который при женитьбе на ней получил графский титул. Она была ученицей знаменитаго Н. И. Уткина и занималась впоследствии гравированием на меди.

Баронесса Н.М. Строганова, рожд. княжна Белосельская. С гравюры работы Берсенева

Как граверка-любительница, известна также баронесса Наталия Михайловна Строганова (1745 г.—1819 г.), рожденная княжна Белосельская, дочь известнаго вице-адмирала князя Михаила Андреевича, блестяще при Петре Великом начавшаго карьеру, но в 1736 г. при Анне Иоанновне привлеченнаго Тайной Канцелярией к дознанию и "19 июля за некоторое дело" сосланнаго в Оренбург "на вечное житие" с назначением, однако, находиться там при постройке судов. Наталия Михайловна родилась от второй его жены, рожденной графини Наталии Григорьевны Чернышовой — уже в более счастливый период жизни отца своего, когда он был возвращен в Петербург и вернул до некоторой степени прежнее значение.

Графиня П.А. Брюс. Гравюра работы баронессы Н.М. Строгановой

Из работ ея, хранящихся в коллекциях Эрмитажа, приводим портрет графини И. А. Брюс и графини Дарьи Петровны Салтыковой, ея двоюродной сестры.

Графиня Д.П. Салтыкова, рожд. графиня Чернышова. Гравюра работы баронессы Н.М. Строгановой

Сама художница, по портрету знаменитаго Берсенева, изысканная и тонкая, настоящая маркиза XVIII века.
Женщины из семьи графов Виельгорских выделили также несколько талантов, оставшихся, по обычаю, известными только в тесном семейном кругу.

Графиня София Мих. Сологуб, рожд. графиня Вильгорская, раб. художника А. Волкова

Это были дочери графа М, Юр. Виельгорскаго—София Михайловна, вышедшая замуж за писателя графа Вл. Сологуба, Аполинария Михайловна—за Алексея Владимировича Веневитинова (брата поэта), а младшая Анна-Анолит по семейному прозвищу—за князя А. Л. Шаховского и вскоре после супружества скончавшаяся. Анолит, по отзывам ея современников, была особенное существо —замечательно умна и добра, играла на рояле, пела и рисовала прелестно.

Окружавшая с детства обстановка благоприятствовала развитию художественных талантов молодых графинь. Дом их отца в продолжение не одного десятка лет являлся в Петербурге центром, куда собирался цвет образованнаго русскаго общества, где были своими людьми Жуковский, князь Вяземский и даже Пушкин, Лермонтов и Глинка и множество других выдающихся людей той эпохи.
Это была своеобразная, живая и многосторонняя академия искусств.

Молодыя графини воспитывались прекрасными музыкантами, пели, рисовали карандашом и красками.
Оне создавали около себя, по рассказам еще живущих и хорошо помнящих их близких, настроение любви к красоте, служению искусству, воспитыная такия же чувства и в своих детях.

В доме Е. В. С—й до сих пор сохранилось немало произведений этих двух художниц.

Воспроизводимый в этом № interieur работы графини С. М. Сологуб, изображающий, как думают, одну из комнат или в "Павлине" (бывшая пригородная дача Виельгорских по Петергофскому шоссе) или в их петербургском доме. Акварель эта отличается необычайной свежестью красок и тонкостью выполнения: на стене слева от зрителя, виден портрет графини Виельгорской, рожденной принцессы Луизы Карловны Бирон, второй жены графа (первою его женою была ея родная сестра Екатерина). Луиза Бирон состояла фрейлиной при Императрице Елизавете Алексеевне. Так как все окружающие были против ея брака с Виельгорским, то она ночью, тайком, ушла из дворца, обвенчалась, так же незаметно вернулась и на другое утро сопровождала Императрицу в каком-то ея выходе.

- Когда про свадьбу узнали. Император страшно рассердился, и молодые уехали в добровольное изгнание в Курскую губернию в свое имение, где и прожили до смерти Александра.

Мужской портрет на стене—кисти Лампи, и женский—работы Макарова-самой графини Сологуб.
Висящая на средней стене портьера-великолепная ручная вышивка—находилась в 1913 году в Риме, у дочери прелестной Анолит, носившей тогда имя баронессы Флоттов. Узнать об этом пришлось мне только благодаря случайности. На Рождестве 1913—14 гг. я была в Риме с целью прочитать для итальянской и для русской пу6лики несколько лекций о русских женщинах-художницах, и на одной из этих лекций присутствовавшая в числе публики баронесса узнала в числе выставленных иллюстраций знакомую обстановку и рассказала мне про судьбу вышивки, которая перешла к ней от ея матери, княгини Анны Михайловны Шаховской.

Анонимность творчества женщин, занимавшихся искусством, красной нитью проходит через всю их жизнь. Почти ни одно произведение кисти или резца женщины не имеет подписи—о прикладном искусстве и говорить нечего,—и это делает особенно трудным исследование о них.

Известно много старинных дворянских семей, обладающих произведениями бабушек и прабабушек, но поди-ка доищись точно имен времени создания вещи. А между тем предметы эти, если не всегда имеют чисто художественное значение, то как материал для характеристики быта, нравов, привычек положительно драгоценны.

Всевозможные сработанные женскими руками предметы обихода, многочисленные альбомы, бывшие в такой моде до половины прошлаго столетия —шаг за шагом рисуют жизнь нескольких поколений: игры и шалости детей, поэтичные, невинные романы подростков, дружба, порванная разлукой или, наоборот, укрепившаяся на долгие годы.

Анонимность творчества женщин распространяется даже на художниц профессиональных. Например, совсем неизвестна русской публике Генриэтта Рат (1772-1856 г.), ученица Изабэ, имени которой имеется в Женеве целый художественный музей. Она прожила в России лет 18 и составила исключительно своими художественными работами изрядное состояние, которое и завещала, по возвращении на родину, на устройство музея своего имени. Но многие ли у нас слыхали о ней или встречали ея работы?

А такия имена, как Александра Федотовна Ржевская, Китти Томатис, Катерина Лембке, Болотникова, Римская-Корсакова—что известно о них даже специалистам по истории русскаго искусства и бытописателям XIX века?

Если женщина выступала в искусстве редко в качестве серьезной художницы-профессионалки, в качестве художника-творца, то все же это увлечение прекрасным и постоянная близость к сфере искусства не могли пройти бесследно, и женщины, к нему прикосновенныя, влияли благотворно на всю их окружавшую жизнь.
Во всех мемуарах того времени, в письмах постоянно проскальзывают факты, подтверждающие вышесказанное, и так как мемуары писались сравнительно самым незначительным числом лиц, то какая же масса женщин занимавшихся искусством осталась навсегда неизвестною!

О. Базанкур.

Еще по теме