Масленица. Издавна на Руси было принято широко отмечать эти дни прощанья с зимой.
Как это было в Петербурге в середине XIX века рассказ из журнала "Столица и усадьба" за 1916 год.
(Из воспоминаний)
(Окончание. Начало здесь)
За первой линией балаганов разгар веселья, настоящий "базар житейской суеты".
На скамейках, за столиками расположились рабочие, солдаты, прислуги и пьют с промерзшими баранками, которых не раскусить, коричневую бурду, именуемую сбитнем. Она кипятится тут же в колоссальном медном самоваре, отапливаемом березовыми поленьями. Самовар неистово дымит, но на такие пустяки никто не обращает внимания. Рядом примостился "раешник".
— А вот извольте посмотреть,— вопит он,— город Париж, туда приедешь— угоришь!
Прильнув к запотевшему стеклышку, вы видите какую-то лубочную картинку, на которой ничего нельзя разобрать, а "раешник" продолжает:
— А вот Папа Римски, что ни пьет водки Крымской, а все очищенную!
— Молодчина! — искренно восхищается кто-то.
Ведь тут все принимается за чистую монету.
Меняя картинку, "раешник" неизменно почему-то прибавляет, но уже совершенно другим тоном:
— Идут и едут!
Кто идет, кто едет и куда— покрыто мраком неизвестности. Показав несколько совершенно бессмысленных картинок, он восклицает:
— А вот извольте посмотреть, два дурака дерутся, а третий смотрит!
Однако на картинке видны только двое.
— Дяденька,—любопытствует зритель,—а где-же третий?
— А ты-то!—хладнокровно отвечает "раешник" и заканчивает: Хороша, да последняя!
Сеанс окончен. Платим пятачок и двигаемся дальше.
Перед глазами мелькают заманчивые вывески с изображением улыбающегося "Михеля", лукаво указывающего пальцем на надпись: "Берлинские пышки" или "Венские сосиски", которые тут же пекутся и варятся поварами в белых колпаках и передниках. Из чего делается то и другое—сказать трудно, так как вкуса в них нет никакого, но... "за вкус не берусь, а горячо будет".
Вдруг в толпе раздается взрыв смеха и перекатами идет по всей площади.
Это уж "дед" отличается.
Быть на балаганах и не послушать "деда", все равно, что быть в Риме и не видеть Папы.
В парике и бороде из пакли, он снует по балкону так называемых "теплых каруселей", построенных в два этажа со множеством входов, задернутых занавесками, из-за которых слышатся звуки шарманки, кларнета и бубен.
Рядом с "дедом" юлит традиционная "казачка", набеленная и нарумяненная, как кукла
На нее, впрочем, "дед" обращает мало внимания, разве изредка попляшет, да похлопает ее на потеху почтеннейшей публики, которая, развесив уши, слушает его разглагольствования.
— У меня жена такая красавица, — хвастает дед, что лошади пугаются, а извозчики ругаются! Полюбуйтесь ка!
И показывает ей портрет, не имеющий человеческого подобия.
— Поштенные, торопитесь брать билеты на мою лоттерею,— предлагает он. Разыгрывается кофейник, без крышки, без Дна, только ручка одна! И еще письменный стол, под красным сукном, на замок запирается, а кто выиграет, у того назад отбирается!
Остроумие деда вызывает фурор. Толпа хохочет до колик, а он, указывая пальцем куда-то, снова кричит:
Православные, гляньте ка, рыжий кошелек стащил!
Толпа волнуется, но это только шутка, хотя вообще дед относится к рыжим с большим предубеждением.
Так как сильно морозит, дед поддерживает в себе температуру водочкой и,мало-помалу хмелея, начинает отпускать такия словечки, что приличная публика шарахается от балкона, как ошпаренная...
У "Стрельбы в Цель" не протолкнуться. Люди положительно лежат один на другом, сопровождая возгласами одобрения каждый удачный выстрел и насмешками промах. Девица, заряжающая ружья, умоляет публику "не напирать", но ее мольбы остаются не исполненными, и животрепещущая постройка грозит каждую минуту разрушением...
"Петрушка Уксусов" из себя выходит, хлопая "мудрое начальство в деревянный лоб", за что в конце концов и попадает в руки страшного Сатаны. Но особенным успехом он не пользуется, так как его можно видеть круглый год повсюду.
Идем дальше.
"Перекидные качели" такой первобытной постройки, что и глядеть-то на них страшно. Но русский народ ничего не боится! Длинный хвост ждет очереди. С визгом, высоко вздымаются каютки с четырьмя пассажирами и, сделав в воздухе круг, опускаются. Ух, как сердце замирает! Зато сверху виден весь Царицын Луг, кишащий, как огромный муравейник. Слабый пол пронзительно визжит, не столько от страха, сколько из кокетства, а кавалеры посмеиваются, щелкая подсолнечники...
Орехов, пряников целые возы! А вот и знаменитая халва белая и розовая, которую, чтобы отвесить, разрубают топориками. Безвкусная и клейкая, она вязнет между зубов, не позволяя разжать их... Сайки с икрой, моченые груши, малиновый и лимонный квас, подозрительного цвета, все это бестрепетно поглощается желудками! На то и Масленица!
Переходим на следующую линию.
Здесь балаганы в меньшем виде. В одном показывается "женщина с бородой", которую "просят руками не трогать", так как она...привязная и, "человек без желудка, глотающий горящую паклю". Зрелище не особенно занимательное. У входа "парад". Пьерро неестественной толщины, у него под костюмом надето теплое пальто,—бьет в турецкий барабан и осипшим голосом зазывает публику. Рядом с ним девица в костюме акробатки, по той же причине потерявшая человеческий образ, дудит в тромбон...
В другом балагане дают пьесы вроде "Кузьмы Рощина" или "Царя Навуходоносора". Декорации ужасные, костюмы и того хуже. Достаточно сказать, что царь Навуходоносор щеголяет в турецких шароварах, красном плаще и индусском тюрбане. На шее у него на цепочке висит полицейский свисток, в который он и свистит для перемены декораций. Актеры тут второстепенные, да их и немного, так как каждый играет по несколько ролей. При покупке билетов в эти "театры" можно торговаться; уступают 50 процентов.
Дальше виднеются высокие ледяные горы, почему-то называемые "американскими", о каких теперь мы и понятия не имеем...
Надвигаются сумерки. Первая линия "театров" оснащается разноцветными лампионами, придавая им какой-то волшебный вид...
Вокруг Царицына Луга движется вереница всевозможных экипажей. В каретах катают институток, с любопытством рассматривающих необыкновенную для них картину...
Наняв снова вейку, мы с грустью покидаем место веселья, нахватавшись всевозможных впечатлений и набив животы всякой дрянью...
Прощайте, милые балаганы, до Пасхи!..
Левъ Ивановъ.
КАТАНЬЕ СМОЛЯНОК „НА БАЛАГАНАХ"
Балаганы на Масленой неделе были искони традиционным русским удовольствием. На балаганы возили даже "благородных девиц", воспитанниц Смольного Института.
Кроме годичного бала, это было почти единственное прикосновение к внешнему миру, которое разрешалось смолянкам, да и то под строжайшим наблюдением классных дам.
Как известно, во время институтского бала танцевать разрешается только воспитанницам старших классов, младшие могут только смотреть и то до 9 или 10 час., а потом должны идти спать...
Старшие классы тоже уходят через некоторое время и до конца танцуют только "выпускные".
Во время балаганов воспитанниц института возили на Марсово поле, в громадных каретах с гайдуками; здесь иногда удавалось получить какую-нибудь записочку извне или перекинуться взглядом с предметом девичьих грез.
Эти строгости постепенно уходят в прошлое, даже и в стенах этого строжайшего института. К лучшему ли это—кто скажет?
Еще по теме
|